домикам.
— Мне нужно заняться тренировкой, — бесстрастно произнесла Аннабет. — Ужин в половине восьмого. Просто пройдешь из своего домика в трапезную.
— Аннабет, я прошу прощения… ну, за то, что случилось в туалете.
— Да ладно.
— Я не виноват.
Она скептически посмотрела на меня, и я понял, что все-таки виноват. Я сорвал вентили в туалете. И сам не понимаю, как это у меня получилось. Но туалеты были теперь на моей совести. Не знаю, как это произошло. Но теперь можно было считать меня водопроводчиком.
— Ты должен поговорить с Оракулом, — сказала Аннабет.
— С кем?
— Не с кем. А с чем. С Оракулом. Я спрошу у Хирона.
Я уставился на озеро, желая, чтобы кто-нибудь хоть раз ответил мне прямо.
Я не ожидал, что кто-то может смотреть мне в спину, поэтому сердце так и екнуло у меня в груди, когда я заметил двух девочек-подростков, сидевших, скрестив ноги, у причала, футах в двадцати внизу. На них были джинсы и поблескивающие зеленые футболки, каштановые волосы свободно развевались на ветру. Они улыбались и махали мне руками, как старому другу.
Я не знал, что мне делать. Просто помахал в ответ.
— Не поощряй их, — предупредила меня Аннабет, — таких кокеток, как наяды, еще поискать.
— Наяды, — повторил я, совершенно ошеломленный. — Этого еще не хватало. Завтра же уезжаю домой.
— До тебя так еще и не дошло, Перси? — Аннабет нахмурилась. — Ты
— Ты хочешь сказать, для слабоумных?
— Я хочу сказать, для
— Наполовину людей — и наполовину кого?
— Я думала, ты знаешь.
Я не хотел признавать этого, но, кажется, время пришло. Я ощутил дрожь во всем теле — чувство, которое испытывал, когда мама рассказывала мне об отце.
— Бог? — спросил я. — Полубог?
Аннабет кивнула.
— Твой отец не погиб, Перси. Он один из олимпийцев.
— Это… безумие.
— Да? А что делало большинство богов в старых историях? Влюблялись в обыкновенных людей и заводили от них детей. Думаешь, они изменили своим привычкам за последнее тысячелетие?
— Но это же… — Я чуть было опять не произнес слово «мифы». Однако успел вспомнить, как Хирон предупреждал меня, что через тысячу лет меня тоже могут счесть мифом. — Но если все ребята здесь наполовину боги…
— Полубоги, — поправила Аннабет. — Таков официальный термин. Или полукровки.
— Тогда кто же твой отец?
Аннабет крепко обхватила руками поручни пристани. У меня появилось чувство, что я затронул болезненную тему.
— Мой папа преподает в Вест-Пойнте, — ответила она. — Я не видела его с тех пор, когда была совсем маленькой. Он ведет занятия по американской истории.
— Значит, он человек?
— И что? Так ты решил, что только богам-мужчинам кажутся привлекательными человеческие женщины? Ну, ты, оказывается, женоненавистник!
— Так кто же тогда твоя мама?
— Она живет в шестом домике.
— И что это значит?
— Афина. Богиня мудрости и сражений. — Аннабет выпрямилась.
«А почему бы и нет», — подумал я.
— Ну, а мой отец?
— Он не установлен, — ответила Аннабет, — я ведь тебе уже говорила. Никто не знает.
— Кроме моей матери. Уж она-то знала.
— А может, и нет, Перси. Боги не всегда являют себя в истинном виде.
— Мой отец явился бы. Он любил мать.
Аннабет осторожно на меня посмотрела. Ей не хотелось разрушать мои мечты.
— Может, ты и прав. Возможно, он пошлет знак. Это единственный способ узнать наверняка — твой отец может прислать знак, удостоверяющий, что ты его сын. Так иногда бывает.
— Ты хочешь сказать, что иногда этого не происходит.
— Боги — существа занятые. — Аннабет провела ладонью по перилам. — У них так много детей, что они не всегда… Иногда они не заботятся о нас, Перси. Просто не хотят знать.
Я вспомнил о нескольких подростках, которых видел в домике Гермеса: у них был унылый, подавленный вид, уж они-то явно ничего не ждали. Я знал таких в Йэнси: богатые родители засунули их в интернат, потому что у них не было времени возиться с детьми. Но боги должны вести себя лучше.
— Значит, выходит, я застрял здесь? — спросил я. — До конца жизни?
— Как сказать, — ответила Аннабет. — Некоторые остаются здесь только на лето. Если ты ребенок Афродиты или Деметры, то не представляешь реальной силы. Монстрам до тебя нет дела, поэтому ты можешь тренироваться здесь несколько месяцев летом и до конца жизни жить в мире смертных. Но некоторым из нас слишком опасно покидать лагерь. Мы находимся здесь круглый год. В смертном мире мы привлекаем монстров. Они чуют нас. Бросают нам вызов. Как правило, они не обращают на нас внимания, пока мы не становимся достаточно взрослыми и не можем причинить им вреда — лет до десяти- одиннадцати, — но потом большинство полубогов либо пробираются сюда, либо их убивают. А иным удается выжить во внешнем мире и стать знаменитыми. Поверь мне, я могу назвать их по именам, ты их слышал. Некоторые даже не знают, что они полубоги. Но таких очень-очень мало.
— Значит, монстры могут проникнуть сюда?
— Нет, если только они намеренно не прячутся в лесах или их кто-нибудь не заставляет сделать это, — покачала головой Аннабет.
— Но кому может понадобиться специально присылать сюда монстра?
— Чтобы поупражняться в битвах. И так, в качестве розыгрыша.
— Розыгрыша?
— Ну, по сути, границы опечатаны, чтобы не пускать сюда смертных и монстров. Если смертный человек смотрит в долину снаружи, он видит только ферму, где выращивают клубнику.
— Так, значит, ты живешь здесь круглый год?
Аннабет кивнула. Потом достала из-под футболки кожаный шнурок, на котором болтались пять разноцветных глиняных бусин. Они выглядели точно так же, как у Луки, но у Аннабет на шнурок было надето еще большое золотое кольцо.
— Я здесь с тех пор, как мне исполнилось семь лет, — пояснила она. — Каждый август в конце летней сессии ты получаешь бусину за то, что тебе удалось выжить еще год. Я прожила здесь дольше большинства вожатых, они все уже в колледже.
— Зачем же ты приехала сюда такой молодой?
— Не твое дело. — Аннабет покрутила кольцо на шнурке.
— Ох… — Я потоптался несколько минут в неловком молчании. — Значит… я могу уйти отсюда, если только захочу?
— Это будет самоубийство, но можешь, если только мистер Д. или Хирон разрешат. Но они не разрешат до конца летней сессии, если только…
— Если только что?
