репортажи» Валерия. Мучительные сцены возникали в самое неподходящее время, застилая глаза и выдергивая меня из реальности. Одно время я хотела рассказать обо всем Валерию, думая, что он найдет способ избавить меня от этих видений. Но потом я решила, что правильнее будет промолчать. Потому что поняла, что постоянно жду этих видений. Я в них по-прежнему была вместе с братом и Олегом.

Это были куски, выхваченные из прошлого: иногда неприятные сцены, воспроизводящие какие-то тяжелые, болезненные события, иногда перед моими глазами прокручивался невинный фрагмент, но и то, и другое доводило меня до бешенства, до полного исступления. Наверное, следовало послушаться Валерия и снимать напряжение, участвуя в жестокой охоте стаи под предводительством серого ротвейлера. Но, с ужасом чувствуя, что мне необходима эта охота, и, что было страшнее всего, что мне этого по-настоящему хочется, я запретила себе это. Не столько потому, что меня останавливали какие-то моральные устои. Про мораль в моем положении простительно было не вспоминать вовсе. Мне хотелось все же довести себя поскорее до края, за которым наступит долгожданное освобождение от мертвой оболочки. Я видела, как озабоченно смотрел на меня Валерий, особенно в последние дни. Значит, он понимал, что край близок.

Поэтому уже несколько вечеров подряд я обегала все посты сил безопасности, что размещались вокруг города. У меня не было другой возможности ни увидеть своих близких, ни понять, нашли ли они способ смести к черту эту кошмарную глыбу, которая только на моих глазах засосала в себя столько жизней из различных реальностей. Кроме того, я знала, что уже среди новоприбывших в город бойцов отрядов спецназа есть несколько жертв. Их еще не хватились, но я знала, что они уже мертвы, причем Валерий не стал задерживать их сознание в этой реальности, а предоставил их душам следовать туда, куда им хотелось. Просто проследив за ними, Валерий не стал ни во что вмешиваться, не стал пускать в ход ни одну из своих способностей, что тоже стало для меня тревожным знаком. Извеков словно бы самоустранился от своей роли всеобщего благодетеля.

Поэтому, пробираясь по кустам по направлению к стоящей в центре зарослей машине, я была почти уверена, что Валерий не станет мешать мне. Вряд ли моя вылазка в непосредственной близости от противника интересует его.

Когда стало возможно различить силуэты двигающихся вокруг машины людей, я остановилась, чтобы оценить обстановку прежде, чем подобраться поближе.

В центре поляны стоял серьезно экипированный трехосный джип, подобный тем, что спецподразделения использовали для ведения локальных боевых операций. На крыше машины горел укрепленный панорамный прожектор, но сектор освещения был перекрыт специальным колпаком. Доносилась музыка: кто-то в машине включил магнитофон. Десятка два человек сновали вокруг машины, занимаясь, кажется, ее оборудованием. Это удивило меня: дня им, что ли, мало? Объяснение могло быть только одно: подготовка шла полным ходом, ночные манипуляции с техникой производились не из желания скрыть свои действия от противника, просто время было им дорого.

Свет прожектора довольно хорошо освещал поляну и разложенные на ней предметы. Это было какое- то оборудование, его-то и устанавливали на машину, которая, ощетинившись какими-то трубками, датчиками и приспособлениями, уже напоминала передвижную научную лабораторию. За Извекова решили взяться всерьез.

Какой-то человек прохаживался от одного места к другому, склонялся вместе с кем-нибудь над оборудованием, отдавал распоряжения, объяснял, время от времени ободряюще похлопывал кого-то по плечу. Этого человека я никогда не видела раньше. Мне не видно было его лицо, оно было плохо освещено и по нему все время пробегали тени. Но фигуру его, невысокую, атлетическую, необычно грациозную в своей мощи, я точно видела впервые.

Медленно и осторожно, задевая за все ненавистными лохматыми ушами, я поползла в самой гуще кустарника вокруг поляны. Немного продвинувшись в ту часть, которая до сих пор была от меня затемнена, я наконец увидела тех, ради кого я и предприняла свою вылазку. На краю поляны, на каких-то ящиках сидели Юрий и капитан Зинченко.

Самые разные ощущения охватили меня, от радости за то, что с братом все в порядке, до тоски и отчаяния. Захотелось выскочить из кустов со всей собачьей прытью и, не имея возможности ни на что большее, прижаться лохматой мордой к ногам Юрки. Возможно, я так бы и сделала, если бы вокруг не было столько постороннего народа. Мне ничего не оставалось, как затаиться и навострить уши.

Зинченко, живописно жестикулируя, рассказывал что-то. Как я поняла, это касалось шума, который ему пришлось поднять для того, чтобы власти зашевелились. Юра поигрывал зажигалкой, почти непрерывно ею щелкая, и от этих его манипуляций лицо его все время освещалось холодным пламенем. Слушая Зинченко, который, насколько я знала, умел достаточно артистично подавать любую информацию, Юра то хмурился, то тихо смеялся.

То, что брат смеется, успокоило меня. Значит, он выдержал. Прошел уже месяц с той ночи, когда я ушла из их и своей жизни в мое теперешнее пограничное состояние. И давнишние слова Извекова о том, что ребята смирятся и у них будет все хорошо, воспринятые мною тогда чуть ли не как кощунство, были совершенно справедливы.

Зинченко на полуслове замолчал и обернулся назад. Юрка тоже оборвал смех и оглянулся на копошащихся в темноте людей.

— Где он? — нетерпеливо произнес Юра.

— Не вижу, — отозвался Зинченко.

— Я просто выхожу из себя, как только он исчезает из вида больше, чем на пять минут, — вздохнул Юрка. — Черт знает, что у него на уме. Пойди, поищи его, Игорь.

— Да пошел ты… Что он, ребенок? — проворчал Зинченко.

Юрка поднялся, подхватив свой костыль, и пошел к машине. Зинченко в досаде тихо выругался.

Где-то справа, совсем рядом затрещали кусты, и на поляну выбрался человек. Отряхиваясь, он приблизился к Зинченко и осветил его ручным фонарем.

— Ну, что? — возмущенно спросил Зинченко, заслоняясь рукой. — Где ты шляешься?

— А что такое? — мрачно осведомился Олег. Я поразилась тому, что не узнала его сразу же.

— «Что такое»! — передразнил его Зинченко. — Какого черта ты делал там? Орешин думает, что ты с ребятами возишься.

— Да что толку от этих железок? — возмутился Олег. — Я не собираюсь глупостями заниматься. Неужели не осталось умных людей, которые могут понять, что штурм, даже подкрепленный последними достижениями науки, совершенно бесполезен. Это все равно, что муравьям штурмовать небоскреб. Ты же утверждал, что наверху тебя поняли правильно!

— Так и есть. Или ты думаешь, сюда зря прислали столько народа?

— Да ну… — Олег проглотил готовое вырваться ругательство. — Кому от этого станет легче?

— Тебе может быть и не станет… И все-таки, какого черта ты ушел один? Орешин запретил тебе шляться одному.

— Да плевать мне на его запреты, — отмахнулся Олег.

Зинченко нетерпеливо взмахнул руками:

— Это мне плевать на твое плохое настроение! Дисциплина одна для всех. Не зарывайся, парень! Ты лучше меня знаешь, что может с тобой произойти на этих милых тихих улицах.

— Самое страшное, что могло со мной произойти, уже произошло.

Зинченко уже исчерпал весь свой арсенал средств мирного увещевания, поэтому он вскочил с ящика, схватил Олега за шиворот и резко притянул его к себе:

— Вот что, печальный рыцарь! Порядок здесь устанавливаешь не ты, и даже не я и не твой босс! Сказано — ни шагу в одиночку! И если будешь продолжать свои вольные прогулки при луне — посажу под арест! Аниров здесь отвечает не только за успех операции, но и за каждого из людей! Ты же не в состоянии ответить даже за себя!

Олег оторвал руки Зинченко от своей куртки и пробормотал:

— Ну, ладно, ладно… Оставь меня.

— Кретин! — зло бросил Зинченко и, повернувшись, ушел в темноту. Олег сел на его место и положил рядом с собой зажженный фонарь. Его свет ударил мне прямо в глаза. Мало того, что свет совершенно ослепил меня, я еще и потеряла возможность двинуться, потому что каждое мое движение могло быть сразу