Плечи, шляпки, взгляды, груди,За стеклом немая речь…Птичья стая, — люди, люди!—Как мне сердце уберечь?Я укрываюсь в одиночество,Я ухожу в пределы книг,Чтоб безысходные пророчестваЗатмили проходящий миг.Но — горе! — шумы современностиВрываются в святую тьму!И нет тюрьмы — моей надменности,Нет кельи — моему уму!Сегодня, визитер непрошеный,Ломает запертую дверь…Ах, убежать на луг некошеныйДремать в норе, как дремлет зверь!Напрасно! жизнь влачит последовательно,Как змей, извилистые кольца,И смотрят на меня выведывательноВиденья дня, как богомольцы.
1914
Портрет
Привык он рано презирать святыниИ вдаль упрямо шел путем своим.В вине, и в буйной страсти, и в морфинеИскал услад, и вышел невредим.Знал преклоненья; женщины в восторгеСклонялись целовать его стопы.Как змеерушащий святой Георгий,Он слышал яростный привет толпы.И, проходя, как некий странник в мире,Доволен блеском дня и тишью тьмы,Не для других слагал он на псалтири,Как царь Давид, певучие псалмы.Он был везде: в концерте, и в театре,И в синема, где заблестел экран;Он жизнь бросал лукавой Клеопатре,Но не сломил его Октавиан.Вы пировали с ним, как друг, быть может?С ним, как любовница, делили дрожь?Нет, одиноко был им искус прожит,Его признанья, — кроме песен, — ложь.С недоуменьем, детским и счастливым,С лукавством старческим — он пред собойГлядит вперед. Простым и прихотливымОн может быть, но должен быть — собой!
1912
Женский портрет
Что я могу припомнить? Ясность глазИ детский облик, ласково-понурый,Когда сидит она, в вечерний час,За ворохом шуршащей корректуры.Есть что-то строгое в ее глазах,Что никогда расспросов не позволит.Но, может быть, суровость эта — страх,Что кто-нибудь к признаньям приневолит.Она смеяться может, как дитя,Но тотчас поглядит лицом беглянки,Застигнутой погоней; миг спустяОна опять бесстрастно правит гранки.
