идут, как два потока, рядом, то соединяясь в один, то опять разделяясь надвое.

— Ныне вот, Дарьюшка, — говорит он, ласково обнимая гибкий и податливый стан ее, — будем мы бить казанцев, удар за ударом, пока совсем не разорим гнездо сие поганое, разбойничье.

— Помоги тобе господь, Иванушка, в сих трудах великих. Добром тя все христианство помянет. Особливо сироты и все черные люди. Народ-то боле всех страдает от поганых. Ведь князи, бояре, купцы и даже монахи святых обителей теснят и зорят их, а опричь того, и от татар им наигорше всех. Ежели от богатого отнять, то ведь токмо избыток умалить, а у бедного отнять, все едино что шкуру с живого содрать…

— Верно, Дарьюшка, — воскликнул Иван Васильевич, — верно, родимушка моя! Душа твоя чистая да жалость сердечная легко правду постигают.

Иван приподнялся и, обняв ее, поцеловал долгим поцелуем.

— Вот и яз, люба моя, — заговорил он тихо и задушевно, — хочу с отроческих лет моих первее всего иго татарское с Руси снять, а там уж всем легче жить будет…

Иван вдруг замолчал и взволнованно стал ходить вдоль покоя. Дарьюшка с восторженной улыбкой на разгоревшемся лице следила за ним блестящими глазами.

— Дай бог, дай бог, — говорила она радостно.

— Послал яз, Дарьюшка, — продолжал государь, — послал воевод, дабы бить по Казанскому царству. Удумано мною, Дарьюшка, как, откуда и чем бить Казань! Не люблю яз войны, Дарьюшка, но сие неминуемо. Вот князь Семен Романыч бить будет и пустошить уделы казанские, особливо же Черемису, дабы отнять у казанцев все, для пропитания им нужное, а Холмский да Стрига, нижегородцы да муромцы с земель своих гнать будут разбойников, бить и в полон брать. Крепко почнем шатать мы поганых!..

— Вот хорошо-то! — воскликнула Дарьюшка и, улыбаясь, добавила: — Помню я, Иване, как в детские еще годы наши Илейка кол на дворе от колеса для катанья на санках по весне из земли вымал.

Иван ласково улыбнулся и спросил:

— Не от тех ли санок, на которых катал яз тобя?

— От них самых, — улыбаясь, продолжала Дарьюшка. — Снег-то, помню, уж весь сошел, а земля в глубине еще мерзлая была. Вот Илейка снял колесо-то с кола да как по нему другим колом хватит изо всей силы с одной стороны. Обошел да ударил с другой, а потом с третьей и четвертой стороны. Земля круг кола отошла, а Илейка ухватил кол, качнул его из стороны в сторону и сразу, как репку, из земли выхватил…

Иван Васильевич рассмеялся веселым смехом.

— Так и яз, Дарьюшка, — воскликнул он, — расшатаю вот и враз вырву с корнем все зло казанское!..

Дарьюшка всем телом приникла к нему и зашептала:

— Иванушка, солнышко мое! Помоги те бог в добрых делах…

— Радость моя сладкая, — так же тихо и взволнованно шептал ей в ответ Иван, — первая и последняя любовь моя…

Недель уж пять прошло с тех пор, как воеводы московские в поход на Казань выступили. Вот и зима в половине — тринадцатое января настало, а гонцов от них нет. Иван Васильевич стал нетерпеливей и тревожней ждать вестей из Черемисы от князя Семена Романовича Стародубского. Как-то у матери своей, княгини Марьи Ярославны, за завтраком молвил он брату Юрию:

— Без тобя, Юрьюшка, воеводы наши мало борзости кажут.

Скорометливости воинской у них не хватает…

— Вельми уж ты прыток, Иванушка, — заметила старая княгиня, — сам ведаешь, как бездорожно там, в лесных дебрях, да и зима-то ныне вельми вьюжна и студена…

— Истинно сие, матушка, — заметил Юрий, — все же мыслю яз, будь Федор Василич Басёнок али Касим-царевич, прытче дела-то пошли бы. Уметь надобно воям силы прибавить. На Николу ведь от Галича пошел князь-то Семен Романыч…

— А вон вижу в окно, — перебила его Марья Ярославна, — вестник на двор пригнал. К хоромам его Ефим Ефремыч ведет. Глянь, сыночек.

Князь Юрий поспешно подошел к окну.

— Верно, вестник, — сказал он, — токмо не русский, а татарин…

— Ордынский? — спросила княгиня с тревогой.

— Нет, — разглядывая гонца, продолжал Юрий, — по обличью будто из наших татар, а все же неведом мне…

— Не от Касима ли? — заволновался Иван Васильевич.

Прошло несколько времени. В трапезную торопливо вошел дворецкий Данила Константинович.

— Вестник, государь и государыня. От Даниар-царевича. Как прикажете?..

— Можно, государыня, в твои покои позвать? — спросил Иван Васильевич.

— Веди сюда, Данилушка, веди, — молвила старая княгиня.

Иван Васильевич, взглянув на сидящего за столом сына, тихо сказал брату:

— Молодше Ванюшеньки моего, Юрий, мы с тобой были, когда впервой Касима в Ярославле встретили…

Он замолчал, видя прошлое, словно вчера оно было. Обрадовался тогда царевичу слепой отец, говорил с ним по-татарски, и слезы текли у него по щекам, слезы были на глазах и у царевичей…

— Помнишь, Юрий, — снова обратился великий князь к брату, — как похож был тогда Касим на Юшку Драницу?..

Отворилась дверь, и вестник-татарин пал ниц перед государями, касаясь пола своим подбородком.

— Живите тьму лет, государь и государыня, — заговорил он довольно чисто по-русски.

— Встань, — молвил Иван Васильевич, — сказывай.

— Слушаю и повинуюсь, — проговорил вестник почтительно и, встав перед государем, продолжал: — Царевич Даниар, да будет к нему милостив аллах, повестует: «Целую руку твою, государь мой, да пошлет господь тобе многи лета. Сердце мое в тоске, и душа моя в печали — умер отец мой, царевич Касим, да возьмет его аллах многомилостивый в сады Джанят…[202]»

Иван Васильевич в горести закрыл лицо руками. Успокоившись, он набожно перекрестился.

— Хошь и татарин он был, а много добра христианам на Руси содеял, — сказал он с волнением и, снова крестясь, добавил: — Помилуй его, господи, прости его заблуждения…

Повернувшись лицом к вестнику, государь сказал:

— Повестуй царевичу: «Скорблю яз о верном друге моем Касиме. Тобя ж, Даниар, жалую вотчиной Касима, служи нам честно, как отец твой…»

Недели через две после смерти Касима-царевича прибыли и от князя Семена Романовича Стародубского первые гонцы. Воевода Стародубский доводил до государя, что рать его в самое крещение пришла в землю черемисскую и много зла учинила земле той: множество людей убили, а иных в плен увели.

Много сожгли сел и деревень, скот весь забрали, коней и всякую животину.

Что же взять не могли, на мясо перерезали. Так и с имуществом поступали: что могли — брали, остальное жгли…

— Испустошили так, — закончили вестники, — всю землю черемисскую, до Казани не дойдя токмо на един день пути…

Пришли вести и от Мурома и от Новгорода Нижнего, что русские воины и вольные дружины, идя вдоль Волги, повоевали по обе стороны реки все земли казанские.

Рад был этим вестям великий князь и сказал дьяку своему Курицыну:

— Бить татар надо и зорить еще боле, не давать им отдыху, дабы не могли оправиться. Юрий Василич о сем сам знает и меры принимает. Ты ж, Федор Василич, со всеми удельными сносись: пусть народ