И вот кактус расцвел.
Как удивились бы близнецы, если бы узнали, что глиняную вазу, в которой сегодня распустился цветок, когда-то держал в руках их новый знакомый клоун Пипл. Не тот насмешливый и немного усталый Пипл, с которым мальчики познакомились вчера, а энергичный молодой человек, мечтающий дарить людям праздники, изгонять из сердец скуку.
Она не могла бы объяснить, почему воткнула в вазу именно этого колючего уродца, а не что-нибудь поизящнее. Но порой, с грустью глядя на кактус, думала о том, что ее любовь к Пиплу так же бесплодна, как это невзрачное растение, и самое место торчать ему в старой вазе памятным знаком несбывшихся надежд.
Теперь каждая минута наполнилась ожиданием. Тетушка чутко прислушивалась, не раздастся ли звонок, не послышатся ли быстрые шаги и такой знакомый голос: «Ну, рассказывай, как жила без меня?»
Она машинально переходила из одной комнаты в другую, проверяя, все ли на месте. Симметрично, как того требовала мода, расставляла кресла, расстилала в коридоре ковровые дорожки, смахивала пыль с развешанных по стенам картин, геометрические фигуры которых не задевали ни ее ум, ни сердце.
Стремление Рауля Дитри к симметрии было настолько сильным, что когда на носу у одного из близнецов вскакивала пара чуть заметных веснушек, он чувствовал себя не в своей тарелке до тех пор, пока веснушки не исчезали или не появлялись у другого. И тетушку иногда подмывало нарушить устоявшийся порядок и все в этом доме перевернуть вверх тормашками.
Но сейчас она заглядывала то в одну комнату, то в другую. Вот уже последняя пылинка сметена, а она все находила себе новую работу. Наконец села в кресло-качалку, откинулась на спинку и закрыла глаза.
…Это было давно и вчера. Маленькая Эльза нежно любила своего великана, и он души не чаял в крошке Кнэп.
— Дружи со мной и будешь видеть далеко, — смеялся он, подсаживая ее к себе на плечи.
Но хорошо им было только в цирке. Стоило же выйти на улицу, как доброжелательный зритель, который час назад щедро осыпал их разноцветными конфетти и награждал аплодисментами, превращался в свирепую толпу. Миниатюрная гимнасточка и огромный клоун раздражали всех своей бросающейся в глаза несоразмерностью.
— Чем он тебя одаривает – фонарями с телеграфных столбов или звездами с неба? — кричали Эльзе.
— Ты когда-нибудь нечаянно придавишь ее башмаком, — донимали Пипла.
Первой не выдержала Эльза.
— За что нас так ненавидят? — спросила она однажды, уткнувшись лицом в его грудь. Он нежно погладил ее волосы.
— Не плачь, малышка. Мы раздражаем всех потому, что ни на кого не похожи.
— Я больше так не могу, — вырвалось у нее.
— Что же ты предлагаешь? — растерялся он.
— Не знаю.
— Если ты устала и не веришь в наше счастье, значит, время расстаться и…
Он не договорил, но, кажется, с того дня все и началось. Вернее, все кончилось. Эльза стала бояться высоты. И каждый раз, когда трапеция взмывала под купол, ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание и сорвется. Даже плечи Пипла казались ненадежными.
Когда же они вдвоем выходили из цирка, она чувствовала себя такой коротышкой рядом с ним, что хотелось отступить на несколько шагов. И Пипл вроде бы тоже стал смотреть на нее глазами других.
Кто знает, может, все только чудилось? Но так или иначе, они расстались. Тридцать лет назад.
…Что это? Тетушка вскочила. Показалось или впрямь звонок? Она заспешила к выходу, открыла дверь и отступила на шаг: перед ней стоял Пипл…
А потом они медленно пошли навстречу друг другу.
— Ты совсем такая же, — тихо сказал Пипл и не солгал. Перед ним будто проявилась пластинка с негативным изображением: пегие волосы тетушки вновь обрели цвет закатных облаков, в блеклых глазах вспыхнул синий огонь, а неясные черты лица приняли выражение робкой нежности, — вот что иногда творит с человеком память. Перед Пиплом, в красном трико с серебряными звездами, стояла юная гимнастка Эльза Кнэп и, ловко жонглируя горящими факелами, насвистывала песенку, слов которой Пипл не знал, но сердцем отгадывал. Звучали они примерно так:
В этот миг они опять были самой счастливой цирковой парой. А потом Пипл пробормотал:
— Я все время помнил. А ты?
— Я тоже, — кивнула Эльза.
И как только они произнесли эти слова, тусклое солнце над Сондарией на секунду прорвалось сквозь пелену дыма и щедро обласкало город яркими лучами.
Встать. Улыбнуться. Раскланяться. Шаг вперед. Шаг назад. Сесть. Оттолкнуться ногой от пола. Два оборота. Встать. Улыбнуться. Раскланяться. Аккуратность и лоск. Спокойствие и здравый смысл.
Вчера она стояла в другом конце города, где никто не знал ее. А сегодня заменяет сломанный автомат на углу улицы Ровной и Прямого переулка, совсем недалеко от колледжа. Когда ей сказали, что придется стоять здесь, похолодела. Но просить другую улицу не решилась. Только заикнись, и в следующий раз ничего не получишь – от желающих подработать нет отбоя. Весь город заставлен подобными кубами. Бывает, автоматы ломаются, тогда фирма «Образец» втихомолку заменяет их людьми – это обходится гораздо дешевле.
Стараясь двигаться чуть скованно, чтобы в ней не заподозрили живого человека, Тэйка украдкой поглядывала сквозь стеклянную стенку на прохожих. Нет, пока никто не задерживает на ней взгляд дольше обычного. Ученицы, мельком осмотрев ее, поправляют банты, воротнички, придают лицам соответствующее выражение и проходят мимо. Значит, все в порядке, и хозяин фирмы «Образец» время от времени будет давать ей подработать.
Тэйка была черноглазой, и никто не знал, что у ее отца и младшего братишки глаза синего цвета. Мать она помнила смутно – та погибла в дорожной аварии, когда Тэйке было всего три года. С тех пор она жила в центре города у тетки Бетси, женщины небогатой, но вполне способной прокормить племянницу, так похожую на погибшую сестру.
С отцом и братом Тэйка встречалась по воскресеньям, и сердце ее разрывалось от жалости к ним – так бедно и неуютно было в их домишке. Сколько она помнила себя, отец все время кочевал из одной фирмы в другую, а то и вовсе сидел без работы, как сотни звездочётов и синеглазых. Когда же что-нибудь подворачивалось, полжалованья тратил на технические книги и детали для своей мастерской.
— Не грусти, Тэйка, — часто говорил он, — придет день, когда синеглазые и звездочёты докажут, что они такие же люди, как все. И о чем-то таком поведают сондарийцам, что те наконец поймут: есть нечто, более великое, чем сонографы, от которых они не могут оторваться, и поэтому не видят ни чужих бед, ни радостей.
Тэйка плохо представляла, как можно изменить положение, при котором синеглазые и звездочёты перестанут страдать от безработицы и обычного обывательского презрения… Но раз отец говорит, значит, так и будет.
Тайком от тетки она помогала семье, подрабатывая в фирме «Образец». И каждый раз молила судьбу, чтобы никто из знакомых не узнал ее.
