отвечали, что к карательной эспедиции надо хорошенько подготовиться. Поскольку команчи отступили за пределы нейтральной полосы, войскам оставалось только вернуться в свои лагеря и ждать дальнейших распоряжений командования.

Войска форта Индж, охранявшие пограничную полосу вплоть до реки Нуэсес, вернувшись в лагерь, с удивлением узнали, что могли бы встретиться с индейцами, никуда не уезжая. Молодые офицеры, жаждущие подвигов – в том числе Генкок,– которые не находили себе места от досады, услышав, что за Леоной видели краснокожих, воспрянули духом.

Но их постигло еще одно разочарование: в этот же день вернулся собранный из штатских отряд, преследовавший замеченных вблизи Аламо команчей, и сообщил, что никаких индейцев там и не бывало.

Их заявление подтверждалось вещественными доказательствами – париками из конского волоса, петушиными перьями, выкрашенными в зеленый и красный цвет, штанами из оленьей шкуры, мокасинами и несколькими пакетиками красок. Все это было найдено в дупле старого тополя.

О новом походе против индейцев нечего было и мечтать. Искателям геройских подвигов пришлось смирить свои порывы и удовлетвориться мирной жизнью, тем более что за последнее время даже в этой глуши произошло немало интересных и таинственных событий, о которых можно было подумать и поговорить. Прежде всего – недавний приезд на Леону замечательной красавицы; затем–таинственное исчезновение и предполагаемое убийство ее брата; далее – еще более таинственное появление всадника без головы; очередная история о белых, переодетых индейцами, и, наконец, последняя новость – заподозренный в убийстве Генри Пойндекстера человек пойман и находится на их же гауптвахте в состоянии буйного помешательства.

Разочарованным воинам рассказали и другие интересные новости, так что жаловаться на скуку им не приходилось. Имя Исидоры Коварубио де Лос-Льянос, этой коварной красавицы, тоже все время упоминалось в разговорах. Ходили слухи, что она имеет какое-то отношение к тайне, занимавшей все умы.

Все разыгравшиеся на Аламо события – захват больного мустангера в его хижине, решение повесить его, вмешательство Луизы Пойндекстер, предстоящий пересмотр дела, отложенного благодаря отважному заступничеству Зеба Стумпа,– все это дало повод к нескончаемым пересудам и сплетням.

Однако наиболее оживленные споры разгорелись вокруг вопроса о виновности мустангера, обвиняемого в убийстве Генри Пойндекстера.

– Убийство, – сказал философски настроенный капитан Слоумен,– это преступление, на которое, по- моему, Морис-мустангер не способен. Мне кажется, я его достаточно хорошо знаю, чтобы утверждать это.

– Вы не можете отрицать,– возразил Кроссмен, – что все улики против него. Его виновность почти несомненна.

Кроссмен никогда не был расположен к молодому ирландцу. Ему однажды показалось, что племянница интенданта, красавица форта, слишком благосклонно посмотрела на этого безвестного искателя приключений.

– Я не считаю, что эти улики достаточны, – ответил Слоумен.

– Но ведь не приходится сомневаться в том, что молодой Пойндекстер убит. Это бесспорно. Так кто же еще мог это сделать? Колхаун клянется, что он слышал, как его кузен поссорился с Джеральдом.

– Милейший Колхаун поклянется в чем угодно, если только ему это выгодно,– вмешался драгун Генкок. – Кроме того, у него были недоразумения с мустангером, и поэтому его показания не заслуживают особого доверия. Не так ли?

– Предположим, что между молодым Пойндекстером и мустангером произошла ссора,– продолжал пехотный офицер. -Что же из этого следует? Это еще не доказывает, что мы имеем дело с убийством.

– Значит, вы предполагаете, что у мустангера с Пойндекстером была дуэль?

– Что-нибудь в этом роде возможно и даже вероятно. Этого я не отрицаю.

– Но из-за чего у них могла произойти ссора? – спросил Генкок. – Я слышал, что молодой Пойндекстер хорошо относился к мустангеру, хотя тот и ранил Колхауна. Из-за чего они могли поспорить?

– И это спрашиваете вы, лейтенант Генкок? -многозначительно сказал Слоумен.– Разве мужчины ссорятся из-за чего-нибудь, кроме...

– ...кроме как из-за женщины? – вмешался драгун. – Но из-за какой женщины, я не могу понять. Не из-за сестры же Пойндекстера!

– Кто знает! – ответил Слоумен, пожимая плечами.

– Какая нелепость! – воскликнул Кроссмен. – Охотник за лошадьми посмел мечтать о мисс Пойндекстер? Невероятно!

– Какой вы ярый аристократ, Кроссмен. Разве вы не знаете, что любовь по самой своей природе – демократка, что она смеется над вашими надуманными теориями о социальном неравенстве? В данном случае я не берусь ничего утверждать. Ведь ссора могла произойти и не из-за мисс Пойндекстер. На Леоне немало и других девушек, которые стоят ссоры, не говоря уж о дамах нашего форта...

– Капитан Слоумен! – сердито прервал его Кроссмен. -Меня удивляют ваши рассуждения. Наши дамы вряд ли будут вам признательны за такие оскорбительные намеки.

– Какие намеки, сэр?

– Неужели вы думаете, что хотя бы одна из них снизошла бы до разговора с этим человеком?

– С каким? Я назвал двоих.

– Вы меня достаточно хорошо понимаете, Слоумен, а я вас. Наши дамы, несомненно, будут весьма польщены тем, что их имена упоминаются рядом с именем этого темного авантюриста-конокрада, подозреваемого в убийстве.

– Мориса-мустангера подозревают в убийстве, но все остальное к нему не относится. Он не конокрад и не авантюрист. Что же касается вашего утверждения, будто ни одна из наших дам не снизойдет до разговора с ним, то в этом – как и во многом другом – вы ошибаетесь, мистер Кроссмен. Я его лучше знаю, и я утверждаю, что он воспитан не хуже любого из нас. Нашим дамам незачем бояться знакомства с ним; и, раз уж вы коснулись этой темы, могу добавить, что вряд ли они – по крайней мере, некоторые из них – испугались бы этого. Морис-мустангер, как я сам видел, в присутствии наших дам всегда помнил свое место. А кроме того, я сильно сомневаюсь, что его интересует какая-нибудь из них.

– В самом деле? Какое счастье для того, кто мог бы оказаться его соперником!

– Пожалуй,– спокойно ответил Слоумен.

– А может быть...– сказал Генкок, желая замять неприятный разговор, – может быть, причина этой предполагаемой ссоры была прекрасная сеньорита, о которой сейчас так много говорят? Я ее никогда не видел, но то, что я о ней слышал, позволяет думать, что из-за нее могла бы произойти не одна дуэль.

– Все может быть...–протянул Кроссмен, обрадованный предположением, что красивый ирландец мечтает вовсе не о племяннице интенданта.

– Его заперли на гауптвахте,– сообщил Генкок новость, которую он только что узнал (разговор этот происходил вскоре после их возвращения из похода против команчей).– С ним его чудак слуга. Майор отдал распоряжение удвоить охрану. Что это значит, капитан Слоумен? Вы, наверно, это можете объяснить лучше других. Ведь не ждут же, что он попытается бежать!

– Не думаю,– ответил Слоумен,– особенно если принять во внимание, что он не знает, где находится. Я только что был там, чтобы посмотреть на него. У него настолько помрачен рассудок, что он не узнал бы самого себя в зеркале.

– Помрачен рассудок?.. Что вы хотите этим сказать? -спросили Генкок и другие офицеры, которые еще не знали всех подробностей случившегося.

– У него горячка – он бредит.

– Неужели же из-за этого усилена охрана? Чертовски странно! Должно быть, сам майор немного помешался.

– Может быть, это предложение или, вернее, распоряжение майорши? Ха-ха-ха!

– Но что это означает? Неужели наш старик действительно опасается, что мустангер сбежит оттуда?

– По-моему, дело не в этом. Ои, по-видимому, больше опасается, что кто-нибудь ворвется туда.