246-я зарубка на Лампе, ночь после заката

Местное солнце казалось бледным и плоским. Глядя на него, можно было поверить, что оно намертво прибито к небесной тверди и вращается вместе с ней, вокруг тверди земной. Зато луна выглядела гораздо весомей и значительней, чем в небе над Хавли или в любом другом месте по ту сторону Источника. Лопо наблюдал за ее неторопливым скольжением по черному бархату, и крупные редкие звезды, мерцающие рядом с ней, больше походили на муляжи, подвешенные к театральному заднику.

Сандра спала, положив голову ему на плечо. Спала по-настоящему, хотя совершенно спокойно могла бы обходиться здесь без сна и без пищи, без воды и без курева, без мыла и без духов… Все это у нее было, но, как говорится, не пьянства ради, а чтобы не отвыкнуть. Порой казалось, что ко всем своим человеческим привычкам, чувствам и потребностям она относится, как музейный хранитель к экспонатам, вещам бесполезным, но дорогим как память.

Они расположились на просторном ковре, который висел над черепичной крышей. В доме в последнее время стало слишком людно, а расширять резиденцию Сандра категорически не хотела – и дом, и сад, и ограда были для нее чем-то вроде памятника минувшему, невозвратному, оставшемуся в иной реальности.

Сам-то он потребности во сне еще не утратил. Безымянная говорила, что это случится позже, когда его плоть постепенно растворится в пространстве или будет кем-то уничтожена. Он не умрет, потому что Того Света для него здесь не предусмотрено, а туда, где всегда пожалуйста, дорожка заказана…

Внизу лениво гавкнул Бимбо, послышались шаги и беспокойные голоса. Лопо осторожно освободил руку из-под головы Сандры, которая что-то недовольно буркнула, и перекатился к краю ковра – посмотреть, что стряслось.

На пороге с факелом в руке стоял Чуткий Олень и всматривался в темноту за оградой. Маленький Тамир-Феан, обхватив руками лохматую шею собаки, смотрел туда же, видимо, просто радуясь неожиданному приключению. Бимбо негромко рычал, демонстрируя клыки неведомому пришельцу, но чувствовалось, что пес больше недоволен тем, что его побеспокоили среди ночи, чем озабочен необходимостью задержать нарушителя границ хозяйских владений.

– Что там? – спросил Лопо достаточно громко, чтобы его услышали внизу, но так, чтобы не разбудить Сандру.

– Похоже, опять паломники… – Чуткий Олень вернул факел в гнездо слева от входа, взял мальчишку за руку, а собаку за ошейник. – До утра подождут… Все равно, ночью не решатся подойти. Пока молиться будут, жертву принесут…

Если Чуткий Олень говорит, что ничего страшного, значит, так оно и есть – он чует, он видит… Лопо вернулся к созерцанию балаганного звездного неба, о которое, казалось, можно было расшибить лоб, если подняться слишком высоко. А если попробовать? Может быть, там есть ответы, которые сейчас ищет Сандра, проводя дни напролет в библиотеке за чтением манускриптов, которые сама же и восстановила по памяти, или сотворила после бесед с Безымянной и паломниками, приходящими поклониться воскресшей Еге – Хранительнице Тепла Дарующей Мир и Покой и т. п. – и так полчаса, не разгибаясь…

Сандру приняли за древнюю богиню, на Сандру возлагают надежды, ей возносят мольбы, ее просят об исцелении, за нее готовы отдать жизнь, причем, не только свою… Горы только на первый взгляда казались совершенно безлюдными…

Паломники шли с юга, из-за бывшей границы местной вселенной, которую разрушила Сандра своим появлением. Нет, не Сандра – Ега-Хранительница… Временами казалось, что никакой Сандры уже давно нет, а эта милая женщина, которая рядом посапывает в подушку – и впрямь местная богиня. Значит, полковник Лопо да Пальпа спит с богиней на ковре-самолете, который парит над уютным домиком, утопающим в кустах роз и жасмина, а по желанию хозяйки в саду расцветает сирень, хотя за оградой лютует стужа. Чудненькая сказочка для младшего комсостава освободительной армии… Кстати, наверное, зря паломников оставили на морозе, не ровен час – замерзнут… Лопо скатился с ковра. Через мгновение он уже стоял у калитки и закутывался в тулуп, постоянно висевший на яблоне, которая сейчас, по желанию Сандры, была в цвету. Помня предупреждения Безымянной, он в последнее время старался не пользоваться фокусами с переодеванием, которые, как и полеты Лопо-ветра, приближали час развоплощения его плоти и способствовали постепенной потере памяти.

Шаг за калитку казался шагом из мира покоя и постоянства в царство стихий. Морозный ветер мгновенно вцепился в лицо и забрался под воротник. В прежней жизни Лопо лишь однажды сталкивался с морозом – во время учебного десанта на Лабра-Ойми, где он командовал взводом соискателей капитанского звания. Но тогда на нем был белый меховой комбинезон, ботинки с электроподогревом и шлем с прозрачным забралом. Форма одежды как-то незаметно сама по себе сменилась на желаемую, и Лопо почувствовал себя лучше.

Перед глазами мелькали мелкие снежинки, и он не сразу разглядел при лунном свете два темных человеческих силуэта, отбросивших на снег длинные тени. Из-за спины выскочил Бимбо, явно недовольный тем, что кто-то без него вышел встречать пришельцев, но Лопо успел схватить его за ошейник.

– О, белая обезьяна, несущая на плечах вместо головы большой блестящий глаз, который все видит даже при свете бледной Сели! О, ходячее око Еги-Хранительницы, вернувшейся в мир волею Вершителя! О, тот, кто изнутри отворил калитку в ее благоухающий сад! О, молчаливый страж ее опочивальни! О, закатная тень ее величия! О, рассветная тень ее великодушия! – Начинало казаться, что уже никогда не иссякнет набор титулов, которыми старик-паломник, бухнувшись на колени, начал награждать бывшего полковника. – Мы пришли поклониться тому благословенному месту, где вновь на землю ступила нога нашей богини, той самой, которой поклонялись предки наших предков. И мы…

Паломник замолчал на полуслове и вдруг повалился набок. Он упал бы, но напарник, все это время стоявший сзади, подхватил его.

– Он не ел шесть дней. – Второй был гораздо моложе, его древнеромейская речь звучала правильней, и, судя по всему, он не был настроен на славословие в адрес богини, которая его еще ничем не облагодетельствовала. – Если его не посадить возле очага, он умрет.

Лопо подхватил старика под правую руку, и они понесли его в дом. Как ни странно, второй странник принял это как должное. Он даже не смотрел на белую обезьяну с глазом вместо головы, стража опочивальни и т. д. Осунувшееся бледное лицо, впалые щеки, глубоко посаженные черные глаза, недельная щетина – похоже, и он еле держался на ногах… И тут Лопо показалось, что он где-то уже видел этого