«Михаэль» – это полуавтобиографический роман в форме дневника, впервые вышедший в 20-х годах и написанный человеком, которому тоже было слегка за 20. Геббельс имел диплом литературного института, но вскоре оставил литературное поприще ради карьеры политического публициста. Книга явно написана молодым человеком и как роман не особенно хороша. В языке больше силы, чем свежести. Кто знает, может быть, Геббельс счел бы это комплиментом. Не считая определенной, хотя и ограниченной ценности как документа эпохи, ранее недоступного в английском переводе, книга интересна своим подозрительно современным масс-медийным чутьем. Но об этом – чуть ниже.

Михаэль, ветеран Первой мировой войны, начинает дневник, будучи гейдельбергским студентом. Заканчивается роман гибелью героя в аварии на руднике – после того, как, отбросив роль интеллектуала, он бросается в адскую действительность жизни немецкого пролетариата, чтобы лучше, даже и в буквальном смысле, ощутить «твердую почву родины». На первый взгляд сюжет – набор банальных стереотипов. Мечтательный студент, переживший то, перед чем пасует интеллектуализм, теряет интерес к лекциям, но обретает интерес к небу вокруг, к лесу, к озеру – и к подруге-студентке ХертеХольк, чьи глаза – «серовато-зеленые вместилища тайн».

Михаэль сочиняет эпическую драму о жизни Христа, где христианский бог показан как «бог силы. Он ненавидит дым ладана и бесчестие ползущих толп». По мере того как Михаэль осознает свое предназначение, Херта остается за бортом – не исключено, что к обоюдной радости. Михаэль пишет: «Я целуюХерту Хольк в ее мягкий мечтательный рот, оба мы смущены». И все. Не то чтобы Михаэль был неспособен на эмоциональный контакт: но он немецкий романтик. Летом, на острове в Северном море, его «лучшим другом» становится юноша по имени Густав Адольф. Густав, судя по всему, весьма пораженный внешностью Михаэля, впоследствии пишет ему: «Ты все еще такой же загорелый, как был?»

Глубинная страсть Михаэля – это политика. Социалист, он видит борьбу между трудом и деньгами – но не борьбу за деньги: это был бы марксизм, «доктрина денег и животов», где «человек рассматривается как машина». В этом Геббельс предвосхищает романтизм «новых левых», их неприязнь к отчужденному труду и отчужденной культуре. И это не единственный современный мотив у романиста времен Веймарской республики. Михаэль замечает: «Во мне поднимается крестьянская кровь», – как многие феминистки и защитники природы, он отождествляет социальное спасение с возобновлением связи с природой. Хотя конкретные роли, которые Михаэль отводит женскому полу, сегодня вызвали бы разногласия, но, как и современные радикальные феминистки, он постулирует фундаментальную дихотомию мужского и женского восприятия.

Но прежде всего Михаэль выведен как человек своего времени – и нашего времени – в том, как он утверждает центральную роль труда, главной отличительной черты человека. «Труд приносит свободу», – не единожды произносит он. Сам Михаэль достигает спасения, жертвуя всем и погибая в конце концов в руднике. Трудясь в поте лица в чреве Матери – Сырой земли, он понимает глубинные истины, недоступные рациональному восприятию: «Дом! Земля! Мать!». Его социализм – это принесение себя в жертву ради своего народа: «Мы, современные немцы, похожи на социалистов Христа». «Труд есть война! » – восторженно добавляет Михаэль; это призыв к величию.

Для современного читателя почти намеренно банальный словарь Геббельса – вызов даже больший, чем бесцветный сюжет. Кажется, что Геббельс специально выбирает самые затертые фразы – «белый, как снег», «тяжкое бремя труда» – как будто мало вложенной в уста Михаэля напыщенной безвкусицы («Искусство – это не только способности, это еще и борьба»), которую невозможно принять всерьез. (Точно так же некоторые абзацы, по современным стандартам доказуемо антисемитские, надо понимать как дурно выбранные метафоры и как дань предрассудкам своего времени – подобно аналогичным вульгарностям, высказанным Марксом за 70 или 80 лет до того. Геббельс, как и Маркс – человек своего времени и своего места. Как и все мы.)

Но это не случайная неуклюжесть, это зарождающееся искусство. Геббельс сознательно избегает любой свежести, оригинальности в метафорах и сравнениях. Его цель – на загадывать загадки для космополитов, а побуждать к действию обычного человека. Как полагает Михаэль, «стиль-это все!» Геббельс, несмотря на неоспоримую литературную посредственность, говорит языком масс – языком коротких рубленых предложений, еще более коротких словосочетаний, обычно усиленных барочной пунктуацией, и приукрашенных общих мест. В самом начале Михаэль жалуется: «Мы, немцы, слишком много думаем». Геббельс предлагает решение этой проблемы: или действительно популярный, или просто популистский дискурс, занимающий, как современные бестселлеры и видеоклипы, место на самом верху низовой культуры.

И в самом деле, спустя 70 лет Геббельс кажется современным не столько из-за того, что он говорит (хотя он и озвучивает многие современные темы), сколько из-за того, как он это говорит. Он – человек для масс-медиа, его роман не влезает в смирительную рубашку печатной книги. Чутье Геббельса требует света, музыки, публичного зрелища. Вскоре, с приходом кино, радио и телевидения, для его целей появятся средства. Беспомощные в качестве литературы, образы и клише, движущие роман «Михаэль», могли бы оказать глубочайшее действие на газеты, журналы, кино, радио, на весь аппарат современной индустрии сознания. Имей он в руках современные кинематические и вещательные технологии, кто знает, чего бы Геббельс мог достичь?