символы небесного великолепия, а небеса, в свою очередь, — лишь слабый сколок с невидимого блага, они решат, что я не верую ни в Богоматерь, ни в Царствие Божие. А разве не будет это еще злейшей ложью? Знак пресуществляется в то, что он знаменует.
— Однако вернемся к парню, которого я вылечил, — продолжал настаивать врач. — Не думает же ваше преподобие, что этот Ган собирался поднять руку на заступницу, дарованную нам Божьим милосердием от начала времен? Он разбил разубранную в бархат деревянную колоду, которую проповедник объявил истуканом, и, осмелюсь заметить, этот нечестивый поступок, вызывающий справедливое негодование приора, должно быть, совершенно отвечал тому убогому здравому смыслу, каким наделили Гана небеса. Этот мужлан столь же мало помышлял оскорбить залог спасения человечества, сколь мало помышлял, убивая Варгаса, отмстить за свою родину.
— И однако, он совершил и то и другое.
— Не знаю, — отозвался философ. — Это мы с вами пытаемся вложить смысл в необузданные действия двадцатилетнего деревенского парня.
— Вам очень важно, чтобы этот молодой человек ушел от своих преследователей, господин доктор? — внезапно спросил приор.
— От этого зависит моя собственная безопасность, а кроме того, мне не хотелось бы, чтобы предали огню столь совершенное произведение моего искусства, — шутливо отозвался Себастьян Теус. — Других причин желать его спасения, как, может быть, подозревает приор, у меня нет.
— Тем лучше, — сказал священник. — Стало быть, вы с большим спокойствием будете ждать развязки событий. Я тоже не хочу губить творение ваших рук, друг Себастьян. В этом ящике вы найдете то, что вам нужно.
Зенон извлек кошелек, спрятанный под грудой белья, но взял оттуда всего несколько мелких серебряных монет, Водворяя кошелек на место, он зацепился рукой за край какой-то дерюги, от которой ему не сразу удалось освободиться. Это оказалась власяница, на которой кое-где подсыхали черноватые сгустки. Приор отвернулся в смущении.
— Ваше преподобие не так крепки здоровьем, чтобы предаваться столь жестокому покаянию.
— Напротив, мне хотелось бы налагать его на себя вдвое чаще, — возразил монах. — Ваши занятия, Себастьян, наверное, не оставляют вам времени задуматься об общественных наших бедствиях. К сожалению, слухи справедливы. Король собрал в Пьемонте армию под началом герцога Альбы, победителя при Мюльберге, которого в Италии прозвали Железным. В эту самую минуту двадцатитысячное войско с вьючными животными и обозом переходит Альпы, чтобы обрушиться на наши несчастные провинции... Быть может, нам еще придется пожалеть о капитане Варгасе.
— Они спешат, пока дороги не сковала зима, — сказал тот, кто когда-то бежал из Инсбрука через горы.
— Мой сын — лейтенант королевской службы. Чудо будет, если он не окажется в войске герцога, — сказал приор, словно принуждая себя к мучительному признанию. — Все мы соучастники зла.
И он зашелся в кашле, приступы которого уже не раз прерывали его речь. Себастьян Теус, вспомнив об обязанностях врача, пощупал пульс больного.
— Ваш усталый вид, господин приор, можно объяснить снедающей вас заботой, — сказал он, помолчав. — Но долг врача повелевает мне найти причину кашля, который мучает вас вот уже несколько дней, и причину всевозрастающего истощения. Позволите ли вы мне, господин приор, завтра осмотреть ваше горло с помощью инструментов моего изобретения.
В тот же вечер Ган выехал с возчиком, при котором состоял за конюха. В этой роли небольшая хромота не была ему помехой. Проводник передал его к Антверпене жившему возле порта приказчику Фуггеров, который втайне сочувствовал новым веянием, — тот поручил Гану вскрывать и заколачивать ящики с пряностями. К Рождеству стало известно, что парень, который уже твердо ступал на больную ногу, завербовался плотником на невольничье судно, отплывавшее в Гвинею. На таких судах всегда была нужда в ловких руках, годных не только починить какую-нибудь поломку, но и построить или перенести переборку, смастерить железный ошейник или колодки для провинившегося раба, а в случае мятежа — пальнуть из аркебузы. Поскольку платили там хорошо, Ган предпочел эту службу ненадежному заработку, на какой мог рассчитывать у капитана Томассона с его морскими гёзами.
Пришла зима. Из-за постоянно мучившей его теперь хрипоты приор сам отказался читать рождественскую проповедь. Себастьян Теус уговорил своего пациента для сбережения сил каждый день после обеда час отдыхать в постели или, в крайнем случае, в кресле, которое монах с некоторых пор разрешил водворить у себя в келье. Согласно монастырскому уставу, в келье не было ни камина, ни печи — Зенон не без труда убедил приора возводить внести сюда жаровню.
В этот послеполуденный час он застал приора за делом — надев очки, тот проверял счета. Монастырский эконом Пьер де Амер стоя выслушивал его замечания. Хотя Зенону всего несколько раз пришлось говорить с этим монахом, он испытывал к нему неприязнь и чувствовал, что она обоюдна. Поцеловав руку приора и преклонив перед ним колени с видом одновременно угодливым и высокомерным, эконом вышел из кельи. Последние новости были особенно горестны: графу Эгмонту и его единомышленнику графу Горну, уже три месяца содержавшимся в Гентской тюрьме по обвинению в государственной измене, только что отказали в ходатайстве о том, чтобы судили их люди равного им звания, которые почти наверное сохранили бы обоим жизнь. Отказ этот взбудоражил весь город. Зенон не стал первым заводить разговор о совершающемся беззаконии, не зная, дошли ли уже слухи о нем до приора. Он стал рассказывать ему о причудливом повороте судьбы Гана.
— Его святейшество великий Пий II когда-то осудил торговлю невольниками, но кто обращает на это внимание? — устало сказал монах.— Впрочем, в наши дни творятся еще худшие несправедливости... Известно ли вам, что думают в городе о низости, учиненной в отношении графа?
— Его жалеют более, чем прежде, за то, что он поверил обещаниям короля.
— Ламораль — человек великой доблести, но скудного ума, — заметил приор с большим спокойствием, чем ожидал Зенон. — Хороший политик не может быть легковерным.
Он покорно выпил несколько капель вяжущего зелья, которые ему отсчитал лекарь, Зенон следил за ним с тайной грустью: он не верил в силу этого безобидного средства, но тщетно искал от болезни приора более мощного снадобья. Подозрение, что у монаха чахотка, он отверг, потому что болезнь протекала без лихорадки. Эту хрипоту, этот упорный кашель и то, что приору становилось все труднее дышать и глотать, скорее можно было объяснить полипом в гортани.
— Спасибо, — сказал приор, возвращая медику опорожненный стакан. — Побудьте со мною сегодня еще немного, друг Себастьян.
Сначала они поговорили о том о сем. Зенон сел поближе к монаху, чтобы тот не напрягал голос. Внезапно приор вернулся к тому, что снедало его более всего.
— Вопиющий произвол, жертвой которого стал Ламораль, влечет за собой целую вереницу таких же гнусных беззаконий, — заговорил он, стараясь бережно расходовать дыхание. — Вскоре после ареста хозяина арестовали и растянули на дыбе, в надежде добиться признания, его привратника. Во время утренней мессы я молил Бога за обоих графов и уверен: во Фландрии нет такого дома, где не молились бы о спасении их в этой жизни на небесах. Но кто помолится о несчастном привратнике, которому и признаваться-то было не в чем, ведь он не был посвящен в тайны своего господина? У него не осталось целой ни одной косточки, ни одной жилки...
— Я понял мысль вашего преподобия, — отозвался Себастьян Теус. — Вы восхваляете скромную преданность,
— Дело не в том, — возразил приор. — Говорят, этот привратник был нечист па руку и нажился за счет своего хозяина. Он будто бы даже присвоил картину — излюбленную нашими фламандскими живописцами фантасмагорию: уродливые черти мучают грешников. Герцогу поручено было приобрести ее для короля. Наш король — любитель живописи... Впрочем, заговорил этот ничтожный человек или нет, значения не
