Часто, часто плакал я, Что лишился сына я. Был бы рыцарь, феодал, Кто бы род наш продолжал; Вот судьбы коварной месть! Сын, наследник, правда, есть, Жизнь дана ему судьбой, Чтоб покончить счет со мной! Все напрасны были пени, Жалость душу не спасет. Предки! Здесь я — не последний! Сын мой жив! — На эшафот! Что у ног моих кровавым Светом светит на полу? Гюнтер (поднимая и держа в руке кинжал)
Это тот кинжал, которым Рана вам нанесена! Граф
Это? Это — тот кинжал? Ты — кровавое железо, Ты — то самое, которым В лютой ярости слепой Кровь супруги пролил предок, На тебя смотрю — и стало Взору смертному светло! Вы теперь дивитесь мне? Сын мой в этом неповинен! Силы тайные и злые Шаткой правили рукой. (Хватается за Гюнтера.)
Повтори, старик, сказанье О Праматери несчастной, О позоре родовом, О семье, в грехе зачатой, Погибающей в грехе! Ясно ль вам, как знак кровавый Из седого мира предков Ярким пламенем бежит? От отца, смотрите, к сыну, И от прадеда — к потомку, Возрастая и крутясь, Он стремит, клубясь потоком, Опрокинул все плотины, Чрез поля, леса и долы, И легко смывает след Человеческого счастья, Мчится дикая река, Размывая берега! А! вздыбясь, кипит вода, Пошатнулись стены зданий, Свод старинный потрясен, Мнится мне, я вознесен! Ты, остерегающая, Матерь злая злых детей, Ты ль грозить пришла ко мне? Торжествуй и радуйся! Скоро, скоро сгинет род твой, Осужден и проклят сын, Мертв последний Боротин. (Умирая, опрокидывается навзничь.)
Гюнтер
Боже! Порвалась повязка! Горе, мертв! (Склоняется над ним, положив руку ему на грудь, — после некоторого молчания.)
Его уж нет! Бледны хладные ланиты, Не вздыхает больше грудь. Да, в мученьях жизнь провел он, И в мучениях ушел. — Мир тебе, душа святая! Ах, и добродетели, Словно ангельские силы, Вознесут с земли унылой Дух твой в лоно светлое! Спи до утренней зари, Господин! Что жизнь скупая
