объективно нет, не может быть, кроме диктатуры корниловцев или диктатуры пролетариата, забудем это, отречёмся от всего этого и будем ждать! Ждать чего? Ждать чуда…»

[2.12] 

РЕЧЬ МИЛЮКОВА(Выдержки)

«…Кажется, становится общепризнанным, что оборона государства — главнейшая задача момента и что для её успеха необходима дисциплина в армии и порядок в стране. Чтобы создать эти условия, у нас должна быть власть, способная действовать не только убеждением, но и силой… Основою всех наших несчастий является оригинальная, чисто русская точка зрения по вопросам внешней политики, именуемая обычно интернационалистической точкой зрения.

Когда г. Ленин полагает, что в России родится новый мир, через который обновится и старый Запад, что этот новый мир заменит старое знамя доктринёрского социализма новым прямым действием голодающих масс, когда он полагает, что таким образом человечество будет сразу двинуто вперёд и разобьёт двери, отделяющие нас от социалистического рая, то в этом он только подражает Керенскому…

Эти люди искренне верили, что распад в России приведёт к распаду всего буржуазного мира. Исходя из этой точки зрения, они способны бессознательно совершать государственную измену в военное время или с полным хладнокровием внушать солдатам, что солдаты должны уйти из окопов и, вместо того чтобы бороться с неприятелем, создавать внутреннюю гражданскую войну, нападать на помещиков и капиталистов…»

Здесь речь Милюкова была прервана бешеными криками слева. Депутаты требовали, чтобы он указал, кто из социалистов призывал к такого рода действиям.

«Мартов говорит, что только революционное давление пролетариата может подавить и победить злую волю империалистических клик и уничтожить их диктатуру… Это может быть сделано не путём соглашения между правительствами об ограничении вооружений, но лишь путём обезоружения этих правительств и радикальной демократизации всего военного устройства…»

После ряда злобных и несправедливых нападок на Мартова Милюков перешёл к меньшевикам и эсерам, обвиняя их в том, что они вошли в правительство только для того, чтобы вести в нём классовую борьбу.

«Социалисты Германии и союзных стран смотрят на этих господ с еле скрываемым презрением; но они решили, что это дело России, и прислали нам несколько проповедников всемирного пожара.

Формула нашей революционной демократии весьма проста: ни внешней политики, ни дипломатического искусства, немедленный демократический мир, декларация к союзникам: “нам ничего не надо, нам не за что сражаться”. Тогда наши противники немедленно выпустят такую же декларацию, и братство народов станет совершившимся фактом».

Милюков осмеял Циммервальдский манифест и заявил, что даже Керенский не смог ускользнуть от влияния «этого злополучного документа, который навсегда останется обвинительным актом против вас». Затем он напал на Скобелева, утверждая, что положение его на Парижской конференции, где он явится среди иностранных дипломатов в качестве правительственного делегата, состоящего в оппозиции к иностранной политике своего же правительства, окажется настолько странным, что все будут говорить: «Чего добивается этот господин и о чём, собственно, нам говорить с ним?». Что до наказа, то Милюков заявил, что он и сам пацифист, что он тоже верит в создание международного арбитражного бюро, в необходимость ограничения вооружений и парламентского контроля над тайной дипломатией, откуда, впрочем, не следует, чтобы эту тайную дипломатию надо было вовсе уничтожить.

Перейдя же к социалистическим идеям наказа, к тем идеям, которые он называл «стокгольмскими идеями» (мир без победы, самоопределение народов, прекращение экономической войны), Милюков заявил:

«Успехи Германии прямо пропорциональны успехам тех людей, которые называют себя революционной демократией. Я не говорю, что они прямо пропорциональны “успехам революции”, ибо полагаю, что поражения революционной демократии это и есть победы революции…

Влияние советских деятелей на всё окружающее вовсе не так слабо. Достаточно было прослушать речь министра иностранных дел, чтобы убедиться, что в этом зале влияние революционной демократии на внешнюю политику настолько сильно, что лицом к лицу с этой революционной демократией министр отказывается говорить вслух о чести и о достоинстве России.

Из наказа Советов мы можем видеть, что идеи Стокгольмского манифеста вырабатывались в двух направлениях: в направлении утопизма и в духе германских интересов».

Яростные выкрики слева прерывают оратора, и председатель делает ему замечание. Милюков настаивает, что мирное предложение, вырабатываемое не дипломатами, а народными собраниями, предложение начать мирные переговоры, как только враг откажется от аннексий, играет в руку немцам. Недавно Кульман сказал, что личное заявление связывает только того человека, который выступил с ним… «Во всяком случае, скорее мы будем подражать немцам, чем Совету рабочих и солдатских депутатов»…

«Параграфы, говорящие о независимости Литвы и Латвии, являются симптомами националистической агитации, ведущейся в разных частях страны и, по словам Милюкова, поддерживаемой немецкими деньгами…»

Несмотря на дикие крики и шум на левых скамьях, оратор сопоставляет те статьи наказа, которые касаются Эльзаса-Лотарингии, Румынии и Сербии, со статьями того же наказа, говорящими о разных национальностях Германии и Австрии. Наказ защищает австро-германскую точку зрения, утверждает Милюков.

Переходя к речи Терещенко, оратор с презрением обвиняет этого последнего в том, что он не посмел открыто высказать то, что думал, и даже не посмел думать в тех терминах, которые соответствуют величию России. Дарданеллы должны быть русскими…

«Вы постоянно говорите, что солдат не знает, за что он сражается, и что если бы он знал, он сражался бы… Совершенно верно, что солдат не знает, за что он сражается, но теперь вы сказали ему, что драться ему не за что, что у нас никаких национальных интересов нет, что сражаемся мы за чужие цели…»

Воздавая должное союзникам, которые, по его словам, с помощью Америки «спасают ныне общее дело человечества», Милюков закончил:

«Да здравствует свет человечества — передовые демократии Запада, давно прошедшие значительную часть того пути, на который мы теперь только что вступаем ещё неверными, нетвёрдыми шагами! Да здравствуют наши доблестные союзники!».

[2.13] 

ИНТЕРВЬЮ С КЕРЕНСКИМ

Представитель «Associated Press» решил попытать счастья. «Г. Керенский, — начал он, — в Англии и Франции все разочарованы революцией…»

«Да, знаю, — насмешливо прервал Керенский, — за границей революция уже вышла из моды».

«Чем вы объясняете то, что русские перестали сражаться?»

«Глупый вопрос! — досадливо отвечал Керенский. — Россия вступила в войну прежде всех прочих союзников и долгое время несла на себе всю её тяжесть. Её потери гораздо больше, чем потери всех прочих народов вместе. Теперь Россия имеет право требовать от союзников, чтобы они пустили в дело все

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату