принцесса рассматривали его как свое загородное убежище, где можно отдохнуть после рабочей недели. В первые годы моей работы они приезжали сюда почти каждый уик–энд.

Оба очень любили своих детей, Уильяма и Гарри. Как и в любой семье, их отношения переживали взлеты и падения. Зимой 1985 года они были довольны друг другом, если не считать редких ссор, а также слез и сцен, устраиваемых Дианой. Эти конфликты стали предвестниками агонии брака принца и принцессы, длившейся целых восемь лет.

Поглощенная собственными проблемами — разводом и необходимостью поднять на ноги четверых сыновей, я тем не менее часто задумывалась, что же не так во взаимоотношениях принца и его жены. Постепенно, по прошествии нескольких лет, мы стали понимать, что их брак под угрозой и что принц продолжает вести холостяцкую жизнь. Но до начала 90–х годов казалось невероятным, что они могут расстаться или даже развестись, так что альтернативой для них было одно: проглотить обиды и попытаться справиться с трудностями. Так, по крайней мере, считали большинство из нас.

В первые годы жизни в Хайгроуве у каждого из супругов было свое занятие: у Чарльза — его сад, у Дианы — маленькие сыновья. Им без труда удавалось проводить целые дни отдельно друг от друга.

В их отношениях чувствовалась некоторая напряженность, и иногда было очевидно, что они просто не ладят, но, как правило, принц и принцесса внешне оставались взаимно вежливы. Диана обращалась к Чарльзу «мой муженек», а он называл ее «дорогая». Оба очень старались соблюдать приличия, особенно перед гостями. Но позже даже и это не гарантировалось.

Диана не умела долго скрывать свои чувства и могла отвратительно вести себя с обслуживающим персоналом. Слезы не трогали ее, и у нее была репутация человека, способного сделать жизнь слуг совершенно невыносимой.

Мягкая, добрая и сострадающая Диана — это только одна составляющая гораздо более сложной и противоречивой личности. Сторона, которая никогда не демонстрировалась публике, оказалась не очень приятной и совсем не вписывалась в известный всем образ. Частая смена настроений делала принцессу непростым в общении человеком. Действительно, никогда нельзя было предугадать ее реакцию или предвидеть, как следует держать себя с ней, — совсем не то, что принц Чарльз, который, хотя и был подвержен вспышкам гнева, всегда оставался прямым и честным с теми, кто работал в доме. Тем не менее, если он настаивал на каких–то изменениях, никто был не в силах переубедить его, и он мог быть непримиримым и безжалостным. Когда он добивался своего, все шло хорошо, но никто не мог, положа руку на сердце, утверждать, что с ним легко ужиться.

Все мы были приучены не сплетничать с посторонними об отношениях Чарльза и Дианы, и вскоре скрытность стала нашей второй натурой. Обслуживающий персонал Хайгроува и Кенсингтонского дворца [Кенсингтонский дворец — один из королевских дворцов в Лондоне. В настоящее время там живут некоторые члены королевской семьи. С 1951 года часть здания занята под Музей истории Лондона. (Здесь и далее — примечания переводчика.)] вынужден был, хотя и неохотно, принять ужасные скандалы и сцены как неотъемлемую часть брака наследника престола. Как бы то ни было, одно несчастье влечет за собой другие, и проблемы супружеской пары были способны отравить атмосферу во всем доме.

Все было прекрасно, пока персонал держался вместе. Мы здорово сплотились перед лицом несчастья. Позже, когда нужно было сделать выбор и встать на сторону принца или принцессы, обстоятельства изменились. Каждому из нас было нелегко принять решение, но мы дорожили своей работой, а их все более независимое друг от друга существование подталкивало к такому размежеванию.

Первый вопрос, который задавал приходящий на дежурство, звучал так: «В каком они настроении?» В зависимости от ответа камердинера или слуги мы уже знали, предстоит ли спокойная смена или, как говорил бывший дворецкий Хайгроува, Пол Баррел, «будет штормить».

Конечно, мой старший сын Джеймс и его друзья, уже работавшие в Кенсингтонском и Букингемском дворцах [Букингемский дворец — главная королевская резиденция в Лондоне.], предупреждали меня. Они все знали о проблемах Дианы с питанием, о ее жуткой неуверенности и перепадах настроения. Они также знали о том, каким жестоким и упрямым может быть Чарльз, когда все идет не так, как ему хочется. Но я считала эти рассказы обычным преувеличением, поскольку поступившие на королевскую службу люди склонны придавать всему слишком большое значение. Поэтому я решила воздержаться от каких–либо выводов, пока сама не увижу, как это выглядит изнутри.

Я вспоминаю, как Джеймс рассказывал о начале своей службы при дворе. Прибыв в конце лета 1982 года в Абердин, он буквально дрожал от страха. Волнение от того, что он получил место лакея, внезапно переросло в панику, когда он осознал, чем ему придется заниматься на протяжении следующих шести недель в Балморале [Балморал — замок в графстве Абердиншир. Построен королевой Викторией. С 1852 года — официальная резиденция английских королей в Шотландии.] — прислуживать королеве, принцу Филипу и остальным членам королевской семьи. Новичка вводили в курс дела постепенно.

В тот первый вечер на семейном обеде присутствовали королева, принц Филип, конюший и фрейлина королевы.

— Я впервые наблюдал за ними в домашней обстановке, — рассказывал Джеймс. — И, честно говоря, был в шоке. В королевской семье, сидящей за столом и беседующей о пустяках вроде пеших прогулок и верховой езды, не было, разумеется, ничего необычного. Необычным было количество прислуги — лакеи, дворецкий, паж королевы, повара, кондитеры и официанты выполняли каждый каприз обедавших.

Я вспоминаю, — продолжал он, — что при виде этой сцены в моей голове всколыхнулись до сей поры глубоко запрятанные республиканские мысли. Не будет преувеличением сказать, что я был потрясен, увидев, сколько прислуги требуется всего для четырех человек. Кондитеры, например, находились здесь, потому что кто–то заметил, что на десерт съел бы немного пудинга с маслом. Повара следили за тем, чтобы все блюда подавались вовремя и имели нужную температуру. Для меня все это было откровением, а одно правило я запомнил на всю жизнь: четверо всегда справляются с делом лучше, чем один.

* * *

Осенью 1985 года я подыскивала работу, которая могла бы обеспечить достаток мне и четверым моим детям. В 1979 мой брак распался, и я возобновила учебу в колледже, сдав за два года три экзамена ступени «О» и два — ступени «А». Затем после трехлетнего обучения в колледже Св. Катарины в Ливерпульском университете получила диплом преподавателя английского языка. Я преподавала английский студентам и бизнесменам–иностранцам.

Мы жили в удобном доме в Формби под Ливерпулем, но постоянно испытывали финансовые затруднения. Поэтому когда мой сын Джеймс сообщил, что в Хайгроуве освободилось место экономки, я ухватилась за эту возможность.

Джеймс служил во дворце в качестве лакея, а затем камердинера принцев Эндрю и Эдварда. Когда он приезжал в Кенсингтонский дворец, то регулярно общался с принцессой Дианой. Впервые он повстречался с ней в Балморале, когда, к изумлению остальных лакеев, добился большого успеха.

— Всю королевскую семью, — рассказывал он мне, — обслуживающий персонал и многих местных жителей каждый год приглашают на традиционный Охотничий бал. Королева и королева–мать обожают этот праздник и всегда присоединяются к танцующим рил и другие шотландские танцы.

Джеймс и прочие слуги пришли на бал прямо с работы и не успели снять ливреи. Именно перед одетым в униформу Джеймсом Берри появилась принцесса Диана, когда зазвучала музыка.

— Я болтал с одним из лакеев, когда людское море расступилось, — оживившись, продолжал он, — и передо мной возникла очень бледная, стройная и прекрасная принцесса Уэльская, облаченная в длинное белое платье.

«Вы ведь Джеймс, новый лакей? — тихо произнесла она. — Не хотите ли потанцевать?»

Я поставил стакан и довольно самоуверенно взял ее руку. Человек, с которым я выпивал, изумленно взглянул на меня. Каждый втайне надеялся, что его когда–нибудь пригласят, и кое–кто после нескольких лет службы был весьма разочарован, что этого все еще не случилось. Первый танец был ужасен, по крайней мере с моей стороны — трудно сосчитать, сколько раз я наступал ей на ногу или вел не в том направлении. Когда музыка смолкла, я почувствовал облегчение, но едва собрался предложить Диане покинуть площадку для танцев, как она остановила меня: « Не так быстро, Джеймс. Еще один танец, если не возражаете». Мы рассмеялись, и напряжение спало. Мы больше не обсуждали этот случай, но всегда помнили о нем. Мы принадлежали к одному поколению, и спустя какое–то время мне удалось, подобно некоторым другим слугам, завоевать ее доверие.