— Я оставила кольцо на столе! Я его не украла.

— Это ничего не меняет, мы все еще женаты.

— Нельзя было просто забыть об этом? Он остановился и посмотрел на нее.

— Это посвящение длиною в жизнь, леди. Это не тот договор, который можно расторгнуть, когда ситуация осложняется и становится слишком трудно.

Она в смущении взглянула ему в глаза.

— И даже после того, как ты видел меня… — Он пошел к повозке, увлекая ее за собой. Она не могла его понять. Как ни старалась.

— Почему?

— Потому что я люблю тебя, — ответил он тихо. Развернул ее к себе, его глаза отражали внутреннюю боль. — Все очень просто. Амэнда. Я люблю тебя. Когда же ты, наконец, поймешь, что это значит?

У нее запершило в горле, и она наклонила голову.

Они молча подошли к повозке. Он подсадил ее на сиденье. Она подвинулась, когда он сел рядом. Посмотрела на него уныло.

— От такой любви, как у тебя, не много радости.

— А от такой, как у тебя, больше? — Она отвернулась. Он взялся за вожжи. — Сейчас для меня любовь означает не только чувства, — грустно произнес он. — Не пойми меня неправильно, я такой же человек, как и все. И с чувствами у меня все в порядке. Чувства переполняют меня, и многие из них я не хотел бы испытывать. — Он тряхнул головой, на его лице отразились досада и гнев. — Я чувствовал, что готов убить тебя, когда вошел в ту комнату, но я не сделал этого. Я чувствую, что готов сейчас вбить в твою голову хоть кайлю здравого смысла, но не буду этого делать. — Он посмотрел на нее мрачным взглядом. — Как бы я ни мучился и как бы ни хотел заставить тебя мучиться в ответ, — я не сделаю этого. — Повозка тронулась с места.

Ангелочек старалась подавить нахлынувшие эмоции, но они все равно не давали ей покоя. Она сжала кулаки, сражаясь с ними.

— Ты знал, чем я была. Ты знал. — Она хотела, чтобы он понял. — Михаил, это то, чем я была всегда и чем останусь.

— Это стопроцентное, ничем не разбавленное лошадиное дерьмо. Когда ты прекратишь, наконец, в нем купаться?

Она смотрела в сторону, сгорбившись.

— Ты не хочешь понять. Никогда не будет так, как хочешь ты. Просто потому, что не может быть! Даже если когда–то и могло быть, то теперь все разрушено. Неужели ты не видишь?

Он взглянул в ее глаза.

— Ты говоришь о Павле?

— Он сказал тебе?

— Ему не нужно было говорить. Все было написано у него на лице.

Ангелочек не пыталась оправдаться. Не придумывала извинений. Она безвольно опустила голову и просто смотрела прямо перед собой.

Михаил понял, что она взяла всю тяжесть вины на себя, но и Павлу придется понести за это ответственность. И ему.

Вновь уставившись на дорогу, он долго не произносил ни слова.

— Почему ты решила вернуться туда? Я не понимаю тебя.

Она закрыла глаза, пытаясь отыскать достаточно хорошее и понятное объяснение. Но не смогла и тяжело вздохнула.

— Я хотела забрать свое золото, — тихо прошептала она в ответ. Это признание заставило ее почувствовать себя маленькой и глупой.

— Зачем?

— Я хотела построить маленький домик в лесу.

— У тебя уже есть такой домик.

Она с трудом могла говорить, такой сильной была боль в груди. Она прижала руку к сердцу.

— Я хочу быть свободной, Михаил. Хоть раз в жизни. Свободной! — Ее голос дрогнул. Она сжала зубы и вцепилась руками в края повозки так сильно, что дерево вонзилось в ее пальцы.

Лицо Михаила смягчилось. Злость ушла, осталась только печаль.

— Ты свободна. Просто ты пока не знаешь об этом. Дальнейший путь они проделали в молчании.

Михаил не мог заставить себя не думать. Она не извинялась. Не оправдывалась. Она просто сидела, не говоря ни слова, выпрямив спину и подняв голову, сцепив руки на коленях, словно готовилась к сражению, а не возвращалась домой. Неужели она может отказаться от того, что он ей предлагает, и вернуться в вечную тьму? Почему бы вместо этого не открыть ему свое сердце и ум? Неужели для нее важна только ее гордость? Он не мог понять.

Ангелочек сидела в безмолвии, мучаясь. Боролась с терзавшими ее виной, сожалением, смущением. Эти чувства стали как огромная твердая масса, как опухоль внутри, словно рак, распространяясь в каждую клетку ее тела. Она была напугана. Надежда, как ей казалось давным–давно умершая, внезапно воскресла. Она уже забыла о том слабеньком огоньке, который иногда вспыхивал в ее сердце, когда она была ребенком. Что–то внутри нее поддерживало эту искру надежды, до тех пор пока Хозяин окончательно ее не потушил.

Теперь она сама пыталась затушить ее логикой.

Ничего не будет по–прежнему. Даже если что–то и начиналось между ней и Михаилом, это было разрушено. Она это понимала. В тот самый момент, когда Павел воспользовался ею, она упустила свой последний шанс.

«Я сделала это сама, я сделала это сама. Меа culpa, меа culpa. Моя вина».

Слова матери преследовали ее, незабываемые воспоминания из прошлой жизни. Почему в ней снова горит эта маленькая искра, ведь она все равно потухнет? Так было всегда. Надежда жестока. Словно голодного ребенка манят запахом еды. На самом деле, нет ни молока, ни мяса. Только запах.

«О, Боже, я не могу на что–то надеяться. Я не могу. Я не переживу, если опять буду надеяться».

Но искра надежды все же была внутри. Маленькая искорка в полной темноте.

Когда с рассветом они приехали в долину, Ангелочек почувствовала тепло солнца, которое все больше согревало ее, и вспомнила ту ночь, когда они с Михаилом встречали рассвет. «Это жизнь, которую я хочу подарить тебе». Она не понимала тогда, что он ей предлагает. Это было для нее непостижимым до того самого дня, когда она поднялась но ступенькам «Серебряного доллара» и снова продала свою душу в рабство.

«Слишком поздно, Ангелочек».