Сжав губы, она двинулась обратно.
— Он что, белка что ли? Зачем ему столько орехов? — ворчала она себе под нос. — Может, он решил продавать их вместе с овощами и мясом? — Упрямо и зло, она продолжала работать до и после обеда.
Смеркалось, когда она вывалила в саду последнюю тележку. Спина ныла от боли.
— Я порылась в опавших листьях и больше ничего не нашла, — доложила она. — Ей хотелось бы погрузиться в горячую ванну и долго там лежать, отмокая. Но подумав о том, какое количество воды надо натаскать и согреть, она отказалась от этой замечательной идеи.
Он улыбнулся.
— У нас теперь больше чем достаточно, мы можем поделиться с соседями.
Поделиться?
— Я не знала, что у нас есть соседи, — бросила она раздраженно, смахивая с лица прядь светлых волос. Она работала так упорно не для того, чтобы раздать все чужим людям. Пусть они сами собирают орехи, если им нужно.
«Какая тебе разница, Ангелочек? Тебя же здесь не будет».
— Я сейчас умоюсь и приготовлю ужин, — сказала она, направляясь к ручью.
— Давай, — ответил Михаил, усмехнувшись и вонзая вилы в стог сена. Он стал насвистывать веселую песенку.
Через полчаса Мара вихрем влетела в дом.
— Посмотри на это! — Она показала ему свои руки. Пальцы и ладони были покрыты чернотой. — Я терла мылом. Жиром. Скребла песком. Как еще можно это смыть?
— Это краска от скорлупы.
— Ты хочешь сказать, что ее
— Недели две.
Ее синие глаза пристально уставились на него.
— И ты знал, что так будет?
Он слегка улыбнулся и воткнул вилы в стог.
— Почему ты мне не сказал?
Михаил оперся на вилы. — Ты не спросила.
Ее руки сжались в кулаки, а лицо покраснело от злобы. Она больше не казалась безразличной и надменной. Он добавил дрова в огонь, который и так уже полыхал. — Орехи надо очистить от шелухи и высушить, а потом мы разложим их в мешки. Мы с тобой будем их есть долгими вечерами зимой.
Он увидел, как краска хлынула к ее лицу; она готова была взорваться.
— Ты сделал это специально!
Целая буря скопившихся в нем чувств уже готова была вырваться наружу, поэтому он предпочел промолчать.
— Как я смогу вернуться назад с такими руками? — Она почти слышала, как Хозяйка смеется над ее руками, черными от скорлупы орехов. Живо представила себе ядовитые замечания, которые полетят в ее адрес.
Губы Михаила скривились в сухой усмешке.
— Знаешь, Мара, если бы ты на самом деле хотела вернуться в Парадиз, ты бы сделала это уже давно.
Она покраснела, и это только добавило ей ярости. Она не помнила, когда она краснела в последний раз.
— Зачем все это? — с жаром спросила она. — Я давно уже отработала все твои деньги!
Он воткнул вилы в стог сена. — Я ничего от вас не получил до сих пор, сударыня. Ничего
— Может, ты просто не можешь быть мужиком, как все! — Она резко развернулась и пошла прочь из сарая, бормоча ругательство в его адрес.
Терпение Михаила лопнуло. Он схватил ее и повернул к себе.
— Зачем же бурчать себе под нос, Мара! Давай! Скажи мне все в лицо. Покажи свои настоящие чувства!
Она вырвалась. Ругательства сыпались из ее уст, как из рога изобилия. Их она знала много. Увидев, как сильно она его рассердила, она слегка задрала голову, бросая вызов.
— Ну, давай, ударь меня! Может, это тебе поможет мужиком стать!
— Не похоже, но, кажется, ты этого хочешь? Чтобы тебя избили? — Его кровь кипела, и, уже теряя контроль над собой, он готов был вот–вот ответить на ее вызов. Его трясло от ярости и гнева. — Потому что это все, что ты знаешь. И из–за своего идиотского упрямства ты не хочешь узнать, что в мире есть что–то другое!
— Не смеши меня! Ты думаешь, ты отличаешься от остальных? Я ухожу. Я отплатила тебе за все — час за час. Я отработала твое золото!
— Чушь! Ты бежишь, потому что боишься. Потому что тебе здесь
Она замахнулась, чтобы ударить его, но он перехватил ее руку. Она замахнулась вновь, он схватил ее за запястье.
— Наконец, я завладел твоим вниманием! — Он отпустил ее руку. — По крайней мере, сейчас ты смотришь
Ангелочек развернулась и быстро пошла через сад. Войдя в дом, она захлопнула дверь. Михаил ожидал, что сейчас в окно полетят стулья, но ничего такого не произошло.
Его сердце громко стучало. Он глубоко вздохнул и провел рукой по волосам. Теперь начнутся открытые боевые действия. Что ж, пусть будет так. Это все же лучше, чем ее безразличие. Поразмышляв еще немного, он опять приступил к работе.
Когда он вернулся в дом, Мара выглядела спокойной. Она посмотрела на него и улыбнулась милой улыбкой, накладывая ему в тарелку суп. Соли в этом супе оказалось вполне достаточно, чтобы замариновать его живьем. В булочках скрипел песок, а когда он взглянул на кофе, то увидел, что в дымящейся чашке плавает муха. Усмехнувшись, он выплеснул кофе за дверь. Что еще она для него приготовила?
— Почему бы нам не поговорить о том, что тебя на самом деле беспокоит?
Ангелочек положила руки на стол.
— Я хочу сказать только одно. Я не останусь с тобой навечно. — Он взглянул на нее с такой тошнотворной, загадочной улыбкой, что ей захотелось надеть горшок ему на голову. — Я не останусь, — еще раз повторила она.
— Мы будем жить всего лишь день за днем, любимая. — Взяв с полки банку с бобами, он начал есть. В ее глазах горела ярость. Он же, присев на стол, доедал свой холодный ужин.
Она смотрела на него.
— Я тебе не принадлежу, и ты это прекрасно знаешь.
— Где же ты думаешь, твое место? В борделе?
— Это мне выбирать, не так ли?
— Ты даже еще не знаешь, что у тебя есть выбор. Ты думаешь, что есть только одна дорога, а она ведет прямиком в ад.
— Я знаю, чего я хочу.
— А мне ты не скажешь?
— Я хочу убраться отсюда! — Она встала и вышла во двор — слишком велики были ее раздражение и злость. Она больше не могла его видеть.
Михаил поставил банку и, встав в дверях, прислонился к косяку.
— Я тебе не верю.
— Я знаю, но я не считаю, что моя жизнь как–то связана с твоей. — Услышав это, он усмехнулся, но отнюдь не весело. Она, обернувшись, посмотрела на него. Ее глаза сверкали. — Что ты имел в виду, когда
