сгладить все наши проблемы и сделать жизнь для нас, маленьких сирот, как можно более легкой.
Поскольку дом моей тети в Ницце был недостаточно вместителен, мы с сестрой жили вместе с нашими гувернантками, мадемуазель Ривуар и англичанкой мисс Уолтон, целиком посвященной в наши дела и кому я лично обязана самыми лучшими воспоминаниями.
Вскоре после приезда в Ниццу мы пережили очень тревожное событие.
Моя жизнь всегда состояла из штормов и переворотов, и очень рано я впервые встретилась с землетрясением. Как-то в карнавальную ночь между пятью и шестью часами утра меня разбудила моя верная гувернантка мисс Уолтон, которая, стоя у моей постели в старом красно-черном клетчатом халате, торжественным, но приглушенным, доносившимся откуда-то издалека голосом обратилась ко мне: «Вставайте, Мария, настал наш последний час».
В изумлении я подчинилась ей. И тут я услышала совершенно странный шум и поспешный топот ног на ступеньках лестницы в нашем доме. Я подбежала к окну и выглянула наружу; моим глазам предстало неописуемое зрелище. Улицы заполнили толпы народу, кричащего и вопящего от ужаса. Люди очертя голову выскочили из своих жилищ в самой нелепой одежде: одни были в маскарадных костюмах, надетых по случаю проходившего в ту ночь костюмированного бала, другие – в ночном одеянии и купальных халатах, в которые они поспешно закутались, выбегая из ванной комнаты. Несколько старух впали в истерику. Из-за криков и визга возник сущий ад, потому что было почти невозможно успокоить толпу и восстановить какое-то подобие порядка. Страх совершенно деморализовал это возбужденное сборище людей.
Какая-то пожилая женщина выбежала из дому полуодетая, надрываясь от крика, а оказавшийся рядом мужчина, не найдя иного способа ее успокоить, просто зажал ей ладонью рот, буквально «заткнув ее».
Тетушка, столь же перепуганная, как и мисс Уолтон, оттащила меня от окна, вытолкнула на улицу. Я увидела, как с крыш домов падает черепица, а потом, наконец, догадалась, что произошло, но толчков не почувствовала. Вдруг мисс Уолтон недовольным голосом сказала девочкам, находившимся под ее опекой: «Пожалуйста, отвернитесь, сударыни!» Потом мы узнали, что очутившийся возле нас господин в спешке накинул на себя лишь пальто и полотенце. На этот раз воистину можно было утверждать, что «не одежда творит человека».
Муниципальные власти Ниццы организовали для пострадавших от землетрясения различные представления в театрах и концертных залах. В казино была устроена благотворительная распродажа, и мы, моя тетя, моя сестра и я, приняли в ней участие, работая в киоске, в котором продавались всевозможные русские сладости и товары, присланные прямо из России. Как-то во время торговли я увидела, как тетя бросилась навстречу высокой красивой даме с изумительно безупречным профилем. Она поцеловала ей руку и приветствовала с глубоким уважением, а потом, сделав нам знак подойти, произнесла: «А это, мадам, две девочки-сироты моего усопшего брата Сергея».
Прекрасная дама поцеловала нас обеих, а бывший с ней старый господин с маленькой бородкой вначале заговорил с тетей, а потом и с нами на немецком. Как только они отошли, мы с нетерпением стали расспрашивать тетушку, кто это такие. Оказалось, что это были король и королева Вюртембергские. Она была дочерью царя Николая I (который умер в 1855 году во время Крымской войны), великая княгиня Ольга Николаевна, отличавшаяся большой красотой. В дни ее молодости фельдмаршал князь Барятинский[4], тогда еще молодой офицер, был безнадежно влюблен в нее, но император отказался дать согласие на их брак.
К моей тетушке подошел еще один интересный персонаж, и мы предложили ему цветы, которые он купил. Я услышала, как тетя произнесла его имя с титулом «величество». Я стала ломать голову, кто бы это мог быть. Мисс Уолтон сообщила мне, что это король Бразилии дон Педро II, впоследствии свергнутый с трона.
Потом к нашему киоску подходили и беседовали с тетушкой несколько наших великих князей. Это были фельдмаршал великий князь Николай Николаевич со своим сыном великим князем Петром, который находился в Ницце по причине плохого здоровья, и великий князь Георгий Михайлович, а также княгиня Юрьевская (вдова от морганатического брака с императором Александром II) со своими двумя очаровательными девочками. Старшая, Ольга, вышла замуж за графа Георга Меренберга, брата графини Торби, а младшая вышла замуж за брата моего мужа, Александра.
Несколько дней спустя королева Ольга Вюртембергская послала за нами. Она жила в отеле «Des Iles Britanniques» на бульваре Виктора Гюго. Ее высочество с детских лет дружила с моими дедушкой и бабушкой и сейчас показала нам свои фотографии, включая и групповой снимок, сделанный в пору их счастливой юности. Во время этого визита к Ольге нас принял барон Вольф, ее управляющий, с которым мы часто встречались в последующие годы. Это был самый приятный человек, и он слыл любимцем всей русской колонии в Ницце. Жена его после его смерти вышла замуж за нынешнего итальянского посла в Лондоне, маркиза де ла Торретта. Его брат, барон Паузи Вольф из полка конной гвардии был очень популярен в петербургском обществе, будучи самым искусным танцором.
В доме нашей тетушки мы часто видели двух дам в глубоком трауре. Одна из них была матерью, а другая – тетей известной писательницы и художницы Марии Башкирцевой. Они глубоко скорбели по поводу недавней утраты их обожаемого чада. Несмотря на свою молодость, Башкирцева была весьма знаменита, а одна из ее картин была приобретена Люксембургским музеем. Она была ученицей известного французского художника Бастьена Лепажа, умершего примерно в то же время от чахотки. Хотя эти две дамы сами по себе были не очень интересны, но в их маленьком особняке (с чудесным садом на Английском променаде) можно было часто встретить некоторых из самых знаменитых писателей и художников того времени. Там я познакомилась с Альфонсом Карром, великим французским писателем. Будучи юной девушкой, я не ведала о его славе и все никак не могла понять, почему его называют в честь фиалок
Знаменитая художница-анималистка Роза Боннер также была частым посетителем этого дома. Мой интерес возбуждал ее необычный костюм: черная круглая шляпа, итонская рубашка, очень узкая юбка и высокие сапоги. Она ходила с хлыстом и всегда в сопровождении крупного мастифа. Художница рассказывала, как несколько раз ради зарисовок ей приходилось проникать в клетки с дикими животными, чаще всего со львами. В молодости ее картины не покупали, и она была вынуждена заключить контракт с неким финансистом. Этот человек сделал себе состояние на ее картинах, но в конечном итоге после многих лет упорного труда она смогла освободиться от его гнета. Эстампы с ее знаменитых картин со львами настолько известны, что не нуждаются в комментариях.
Каролус Дюран, сделавший яркий набросок Марии Башкирцевой, также посещал ее семью. К сожалению, эти две пожилые дамы не обладали даром сохранять жизнь в знаменитом салоне, как это делала Мария Башкирцева, привлекавшая людей своим очарованием и талантом, поэтому эти некогда знаменитые встречи в конце концов стали достоянием памяти. Две дамы спустили свое состояние за столами Монте-Карло, а в последующие годы я потеряла всякие следы их существования.
Когда мне было примерно шестнадцать, я встретила Пьера Лоти, выдающегося французского писателя. Помимо других официальных обязанностей, мой дядя должен был посетить французскую эскадру, стоявшую на рейде в Вильфранше и только что вернувшуюся с Дальнего Востока. Адмирал пригласил его на вечерний чай с танцами, и я вместе с двумя кузинами поехала с ним. Адмирал был исключительно приятный человек и принял нас весьма любезно, представив нам одного из своих старших офицеров, г-на Жюльена Вио. Флагманский корабль был впечатляюще украшен, а когда мы прибыли, оркестр играл вальс.
Капитан Вио тут же закружил меня в его ритме. У него было весьма интересное лицо с большими блестящими глазами. Как только танец закончился, он спросил меня: «Мадемуазель, вы бывали когда- нибудь в Японии? Это самая пленительная и очаровательная страна».
Он рассказал мне много любопытного; с ним было исключительно приятно беседовать: его голос был так мелодичен, а французский – безупречен. Перед тем как нам сойти на берег, он поинтересовался, собираемся ли мы на танцы у князя Монако в честь французской эскадры, которые должны состояться на следующий день. «Скорее всего, да», – ответила я, а он продолжал: «Не уделите ли вы один танец мне, мадемуазель? Вы не забудете, не так ли – капитан Жюльен Вио? Тогда до завтра».
А на следующий день на дневном спектакле у князя Монако, когда раздавали программки на бал, он написал на моей: «Первый вальс, Пьер Лоти».
Вернувшись домой, я рассказала об этом моим кузинам и сделала при этом совершенно естественное
