золотая звезда.
«Если начать сверху, – сказала она только, – и спускаться, тогда вся пыль сметается вниз». Бога ради, он же был университетским преподавателем, то есть считался очень умным, ведь так?
И, извернувшись, глядя через плечо, он бросил на нее еще один взгляд маленького школьника. Я не виноват, я накакал в штанишки, Я НЕ ВИНОВАТ. Не ругай меня. Он выглядел (она подыскала подходящее школьное слово) таким СОРНЯЧКОВЫМ, «Билл и Бен из Цветочного Горшка», – подумала она, – а между ними, деревянно постукивающими на своих нитках, – Маленькая Сорнячка. «Привет, Сорня-а-а-ачка», – приветствовали друг друга ее школьные товарки. И в ту минуту она чуть было так не сказала.
Тем временем Грэм дома достал курицу из морозильника. Он выдавил птицу из ее полиэтиленового пакета и положил на разделочную доску. Затем взял ее за крылья и энергично встряхнул. Из широкой дыры между ножками выпал мешочек с потрошками, и Грэм пробормотал:
– Это мальчик.
Он отодвинул мешочек и начал разделывать тушку усердно, но бестолково. Вырвал крылышки, затем стал крутить ножки, будто пропеллеры, пока они, внезапно затрещав, не оторвались. Он мимоходом взглянул на кожу одной из ножек: в пупырышках и морщинистая, как у его мошонки.
Грэм взял резак с магнитной полки над своей головой и рубанул по грудке. Повторил еще два-три раза, пока не добился результата. Порубил еще. Иногда косточки дробились, и он без особой охоты выбирал осколки.
Разлохмаченные куски курятины он бросил на сковородку, чтобы обжарить. Потом снова взял резак и положил мешочек с потрошками в центре доски. Около минуты смотрел на него, затем нанес несколько рубящих ударов в стремительной последовательности, словно должен был успеть нанести эти удары, прежде чем потрошки запаникуют и разбегутся. Когда мешочек лопнул, ему на запястье брызнула кровь, и на доску, и на пластмассовый фартук в голубую полоску, который был на нем. Тупой стороной резака он сгреб внутренности в кучку и снова несколько раз их быстро рассек. От этого он получал незатейливое удовольствие. Он улыбнулся. Вот говорят, что работа – лучшее лекарство от печали, но это было ничуть не хуже.
Грэм снова улыбнулся. Интересно, снабжены ли бумажные пакеты для книг полиэтиленовыми подкладками?
Естественно, Энн ничего не сказала Грэму о своем визите в Рептон-Гарденс. Когда под вечер на следующий день Джек открыл дверь и Грэм яростно зашептал ему: «На самом деле меня здесь нет, ты же не скажешь Энн, верно?», он не удержался от усмешки. Сначала они начали переписывать прошлое, а теперь переписывают настоящее в процессе его свершения. Если бы они могли контролировать будущее, то были бы способны переделать на свой лад решительно все.
– Само собой, приятель.
– Ты не работаешь?
– Нет, просто припудриваю рецензию.
Они прошли в хаос гостиной Джека. Грэм сел в то же кресло, что и в тот раз. Джек подал ему кофе в той же кружке, что и в тот раз, и начал ждать. Грэм, казалось, жаждал воспроизвести вступительную паузу того раза. Но Джек не был теперь так терпелив.
– Ты принимал таблетки?
– Вроде. Я о том, что ты посоветовал три выхода. Я прибегнул примерно к одному с половиной. Я не пошел покупать новую одежду, решил, что это ничего не даст. («Черт, – подумал Джек, – он-таки принял все всерьез, наш Грэм не жонглер фигурами речи».) И пил я уже, пожалуй, порядком, а потому просто продолжал в том же духе, что и засчитываю за половину.
Джек никак не мог вспомнить, что еще он присоветовал. Помнил он только, что слишком уж разоткровенничался о своем первом браке.
– И я мас… Я мас… дрочил. – Грэм произнес эти слова с самым профессорским видом.
– Массово дрочил? Молодец. И кто же эти счастливые соратники?
Грэм криво улыбнулся. Джек лишний раз подивился тому, с какой серьезностью люди воспринимают секс; с какой силой, с какой необычайной силой секс берет их за горло.
– Это не конец света, старая дырочка. То есть я не заметил, чтобы шарик покачнулся на своей оси, когда бы ты там это ни проделал.
– Я двадцать лет этого не делал.
– Че-е-е-ерт. Правда? Так как же это было? Расскажи мне. Пожалуйста, расскажи. Я всегда слишком хорошо помню.
– Это было… – Грэм замолк, и Джек приступил к упреждающему содроганию: – …усладительно.
Джек с облегчением превратил выдох в энергичное краткое чмоканье.
– Естественно. Так почему же такая вытянутая физиономия?
– Ну, собственно, есть пара причин. Видишь ли, я для этого купил журнал.
– И что? Почти все мы храним под кроватью такую библиотечку. Хочешь одолжить парочку-другую?
– Э… нет, спасибо.
– В любое время.
– И, видишь ли, я усладился, и использовал журнал, и не чувствовал себя виноватым перед Энн.
– И повторил? – Джек ощутил себя ревностным патером, подталкивая Грэма на полную исповедь о его в данном случае безгрешных поступках.
– Ну да. Несколько раз, если сказать правду.
– Так, значит, вновь обрел сноровку, э? И никакого выброса на журнальный разворот?
Грэм ухмыльнулся, подтверждая одно из первоначальных своих затруднений.
– Но ты считаешь, что мне следует чувствовать себя виноватым перед Энн?
– Чего нет, того нет.
– Ты считаешь, что я должен сказать ей?
– А ты не сказал?
– Нет.
– Ну, я бы подождал с этим, пока она не спросит. Я о том, что мы все это делаем – почитай своего Кинси. Девяносто восемь процентов в то или иное время, а девяносто шесть процентов и до сих пор. Что-то в этом роде. Ты знаешь, в цифрах я не силен. Но в любом случае только два процента прекращают после брака. Это факт, Грэм.
Джек не был вполне уверен, что это действительно факт, но для целей Грэма он вполне подходил.
– Ты думаешь… то есть ты думаешь, что это помешает, ну, всему остальному?
Иногда вопросы Грэм формулировал не так точно, как мог бы; Джеку оставалось только надеяться, что с экзаменационными заданиями его друг придерживается большей точности.
– Нет, абсолютно нет. Никак не влияет. Обеспечивает ровную смазку.
– Могут… – Грэм снова споткнулся. – Могут… ОНИ (Грэму не нравилось пользоваться собирательным местоимением Джека, но уточнить, но назвать Энн было бы непереносимо)… догадаться? То есть что ты этим занимаешься?
– Никоим образом. Никоим образом. Разве что у них там что-нибудь вроде мензурки. Ну, понимаешь, калибрированная дырка. Не думаю, чтобы она так уж точно регистрировала кубические миллиметры.
– А! – Грэм поставил кружку на стол. – Еще одно, – он обвиняюще посмотрел на Джека, – это не действует.
– А? Но ты же только что сказал, что действует. Разве нет?
– Нет. ЭТО срабатывает; прекрасно срабатывает (он полагал, что «ЭТО» срабатывало), но… ЭТО никак не действует на остальное. На этой неделе я смотрел «Г…», один из фильмов, которые хожу смотреть уже три раза. И еще видел другой. Я покупаю все газеты, где указывается, где что идет.
– Послушай, я же не говорил, что дроченье остановит твои посещения кино, ведь так?
– Я думал, что да.
– Нет, я сказал только, что в лучшем случае это может послужить утешением, если ты начнешь переживать из-за… того. Я не могу рекомендовать тебе ничего, что помешает тебе ходить в кино, раз тебе хочется. То есть это же только у тебя в голове, верно?
– А с моей головой ты ничего не можешь сделать?
