— Каждое слово, слетавшее тогда с моих уст, выражало злость и тоску, — вспоминал он позднее. — Но Юкико, слушая, как я высказывал свое отвращение к послевоенному миру, одобрительно кивала головой и даже посмеивалась.

Наконец по прошествии двух часов явился сам «босс». Он бросил весьма критический взгляд на худые руки Кадзуо, но, поколебавшись немного, предложил ему все же стать служащим Марагума-гуми. Кадзуо снова имел работу. Однако главным событием этого дня был не контракт, заключенный с хозяином фирмы, а встреча с девочкой Юкико. Кадзуо почувствовал это уже по дороге домой. На следующий день он узнал, что Юкико — младшая дочь его нового шефа.

До сих пор Кадзуо выполнял только физически легкую работу. Теперь ему пришлось напрячь все силы. Но сам «босс» и его «сигото-си» (помощники) терпеливо учили новичка. Они показывали ему, как вонзать острый конец «тоби» в дерево, как, ловко орудуя крючком, рушить стены и как потом, в последний момент, отскакивать в сторону. Они предупреждали его об опасностях, таящихся под грудами развалин, которые явились следствием атомного взрыва и для расчистки которых требовался упорный, терпеливый труд.

Прошло несколько месяцев, и Кадзуо уже ни в чем не уступал всем остальным членам «гуми». Он стал сильным и ловким и выработал в себе шестое чувство, спасавшее его от падающих обломков. Теперь юноша мог выбивать косяки окон и дверей, таскать тяжести и ему уже не становилось дурно, когда он натыкался на разлагающийся труп.

Принятие закона, официально объявляющего Хиросиму «городом мира», чрезвычайно благоприятно отразилось на делах фирмы. Правда, между городскими властями в Хиросиме и центральным строительным бюро в Токио пока еще шла бумажная война по вопросу об использовании чрезвычайных кредитов. Не было установлено также, что, собственно говоря, должен строить город на обещанные миллионы иен. Тем не менее работа по расчистке центра и привокзальных районов уже началась. Надо было прежде всего снести бесчисленные «бараку» и сараи, которые с молниеносной быстротой выросли там после «пикадона».

Часто фирма не могла приступить к работе без помощи полиции, выселявшей людей из трущоб. Если просьбы этих несчастных об отсрочке не помогали, дело иногда доходило до открытых столкновений. В нескольких случаях выселяемые нападали на представителей властей. Перспектива вновь оказаться на улице страшила отчаявшихся людей больше, чем тюремное заключение.

Много несчастий и бед повидал за эти месяцы Кадзуо. Внешне юноша никак не проявлял своих чувств. На самом же деле сердце у него разрывалось, когда он видел отчаяние, злость, бессилие и беззащитность людей, которых выгоняли из их временных жилищ. А когда стены домов, разрушаемых им или его товарищами, с шумом валились на землю, он вновь слышал грохот и крики «того дня» — их не могла заглушить самая громкая джазовая музыка. Воспоминание о великой трагедии просто невозможно было вытеснить из сознания.

И все же месяцы работы в Марагума-гуми были для Кадзуо самыми счастливыми месяцами после 1945 года. Как большинство служащих фирмы по сносу домов, он добровольно вступил в пожарную команду. Вот что он рассказывает об этом:

«Все пожарники были люди с запятнанной репутацией. Работу в пожарной команде они рассматривали как своего рода добровольное искупление грехов, как компенсацию за неблаговидные поступки. Мы вступали в ряды пожарников по собственному желанию. Никто не принуждал нас заниматься этим опасным делом, но и за труд свой мы не получали ни иены вознаграждения. Даже инвентарь пожарники приобретали за собственный счет и по тревоге доставляли его на место происшествия. Когда кто-нибудь из нас получал увечье, а то и вовсе погибал, семье не давали пособия. При первом звуке колокола мы набрасывали на себя защитную одежду и спешили к месту очередного пожара. Мы постоянно рисковали жизнью. Но я при этом думал: «Даже погибая в огне, я не стану ни в чем раскаиваться».

Занимаясь тушением пожаров, Кадзуо наконец-то мог дать волю своим агрессивным инстинктам, не вступая в конфликт ни с работодателями, ни с законом. Теперь им даже восхищались, теперь его почитали. Работа в пожарной команде значила для юноши гораздо больше, чем для любого из его товарищей. Он сам пишет:

«Наша «гуми» следует лозунгу «ги-ю», что означает не только «добровольно», но также «справедливо», «мужественно». «Город смерти» вновь возродился. Но люди живут в нем не так, как можно было предполагать. Конечно, я понимаю, что молодые юноши и девушки хотят танцевать, петь и радоваться жизни. Но все во мне противится этому; я стою в стороне от общего веселья, и меня все чаще охватывает чувство отвращения. Чтобы преодолеть это чувство, я следую лозунгу «ги-ю» и бросаюсь навстречу демонам огня. Я хочу спасти город хотя бы от них».

Сразу же за этой дневниковой записью следует еще. несколько строк, написанных мелким неразборчивым почерком:

«Моя теперешняя работа доставляет мне радость… Каждый день для меня удовольствие. И не только из-за самой работы. У меня появилась девушка; она знает, чего хочет. Умная и веселая. Мои товарищи завидуют мне. Но они говорят о нас: «Когда-нибудь они станут хорошей парой».

Девушка, которой Кадзуо так восхищался, была Юкико. Он познакомился с ней в день своего вступления в «гуми».

Через несколько месяцев Кадзуо записал в своем дневнике:

«Я заметил, что у Ю. — ямочки. Сказал ей это. Она ответила мне: «Какой вы невежливый! Неужели вы увидели их только сегодня? Я уже давно знаю, где у вас родинка. На мочке уха». Потом она нарочно улыбнулась мне, чтобы еще раз показать свои ямочки…»

Из дружбы Кадзуо с Юкико неизбежно должно было вырасти нечто большее. Это было очевидно для всех окружающих. Однако семьи молодых людей с самого начала отнеслись неодобрительно к их любви. Мать Кадзуо считала, что они слишком молоды для женитьбы, а старшая сестра Юкико была шокирована тем, что Кадзуо — служащий отца невесты. Согласно японским обычаям, такие браки недопустимы.

Почти ровно через год после того, как Кадзуо и Юкико познакомились, юноша записал в своем дневнике:

«Сопротивление родителей приводит нас в бешенство. Мы не позволим нас разлучить. Наоборот. Раз так, мы не будем ждать. Тогда уже никто не посмеет нам помешать».

Пятнадцатого января 1950 года в Хиросиме произошло событие, вызвавшее у жителей города гораздо больше сочувствия и воодушевления, нежели празднество 6 августа 1949 года, состоявшееся по случаю официального провозглашения Хиросимы «городом мира». В этот день был открыт новый стадион для игры в бейсбол. Одновременно была вновь создана популярная еще до войны городская бейсбольная команда «Карпы» (такое название она получила в честь «Замка карпов», разрушенного атомной бомбой).

Еще до войны эта национальная американская игра стала в Японии наряду со спортивной борьбой популярнейшим видом спорта. Хиросима всегда считалась «царством бейсбола». Мэр Хамаи, как явствует из его воспоминаний, содействовал возрождению этого излюбленного массового зрелища не только потому, что он хотел дать гражданам что-то такое, чем бы они могли сообща наслаждаться, но и потому, что надеялся извлечь из бейсбольных матчей материальную выгоду. Город, по его мнению, мог ежегодно рассчитывать на несколько миллионов иен от налогов на продажу билетов. Однако эти расчеты оказались несостоятельными. Когда все приготовления к открытию стадиона закончились, в Японии была проведена налоговая реформа, согласно которой доходы от спортивных мероприятий изымались из ведения муниципалитетов и передавались в ведение властей провинций. Тем не менее расчет Хамаи на то, что «Карпы» будут способствовать сплочению населения, оказался правильным. Местный спортивный патриотизм помог старым и новым гражданам Хиросимы найти общий язык. Наконец-то они могли вдохновляться одним и тем же делом. Правда, «Карпы» проигрывали большинство матчей; команда Хиросимы занимала одно из последних мест в своей подгруппе. Но все же бейсболисты стали кумирами большей части населения города. С одним из этих спортивных героев, по имени Ка-куда, Кадзуо был довольно близко знаком, так как они вместе учились в школе. Поэтому юноша иногда приглашал его к себе, хотя спортивная «звезда» не могла говорить ни о чем другом, кроме как о бейсболе.

Юкико, игравшая в бейсбол в составе команды своей школы, внимала хвастливым спортивным рассказам Какуда гораздо благосклоннее, нежели скучающий Кадзуо. Она, правда, как всегда, помалкивала,