самодовольства, и потому он пользуется превосходством. И потому, что он настолько свободен от всякого состязания, никто в мире не способен состязаться с ним. Тот, кто обладает свойствами Дао, подобен ребенку. Ядовитые насекомые не будут жалить его. Дикие звери не будут бросаться на него; хищные птицы не станут поражать его».
Будда заповедует: «Углубленностью, добродетелью и чистотой мудрый человек делает из себя остров, который никакими наводнениями не может быть затоплен» (Уданаварга).
Наш китаец и лама, видимо, хорошо знают известный сорт китайских властей. Все сбывается по их «пророчествам». Власти повторно уверяют в своей дружбе и все случившееся сваливают на генерал-губернатора Синьцзянской провинции. Конечно, мы уверены, что старик начальник области, или дуту, ни о чем не знает. Теперь у властей забота, под каким предлогом вернуть нам арестованное оружие, чтобы свести все к неуловимому устному изложению и сказать: «Все бывшее – это фантазия путешественников». За три месяца мы прошли отличную школу. Кое-что из пройденного нами курса остается все-таки неясным. Например, для чего власти всячески препятствовали нашим сношениям с Америкой и вернули неотправленные телеграммы, тогда как всем известно, что через Хашгар и через английского консула всегда можно сноситься? Местные люди нас сразу предупреждали не верить властям. И на наш вопрос почему, ибо мы ничего худого не сделали, местные бородачи твердили: «А потому что они дураки». Но ведь и в действиях отъявленного глупца есть же какой-то, хотя бы извращенный, смысл. Значит, здесь скрывается не одна только глупость, а также и преступность.
Пришла телеграмма из Нью-Йорка: «Министр Америки действует».
Кончим страницей того Китая, который мы не видели. «Наконец желтый повелитель, Солнце Неба, победил дракона земли и мрака. Но гигант в своей агонии ударил головою в солнечный свод и разбил на куски купол голубого нефрита. Звезды потеряли гнезда свои, и луна блуждала без цели посреди раскинутых осколков ночи. В отчаянии повелитель повсюду искал, кто бы мог восстановить небеса. Он не напрасно искал. Из восточного моря поднялась владычица, божественная Ниука, сверкающая в своем доспехе пламени. Она спаяла пять цветов радуги в своем волшебном горне и восстановила небеса». Так помнит Дао.
Не забудем цветочную пыль Японии, которую мы еще не видали: Комио, владычица Нары, пела: «Если я сорву тебя, моя рука тебя осквернит, о цветок! Каким, каким вижу тебя на груди луга, таким я посвящаю тебя Буддам прошлого, настоящего и будущего».
И еще страница истинного Востока, посвященная Матери Мира: «Сокрывшая лик свой! Соткавшая пряжу дальних миров! Посланница несказанного! Повелительница неуловимого! Дательница неповторенного!
Твоим приказом океан замолкает и вихри черты невидимых знаков наносят… Она, Лик сокрывшая, встанет на страже одна в сиянии знаков. И никто не взойдет на вершину. Никто не увидит сияние двенадцатизначника Ее мощи. Из спиралей света знак соткала Сама в молчании. Она Водительница идущих на подвиг. Четыре угла, знак утверждения, явлен Ею напутствием решившимся…
Приказ безмолвный, всепроникающий, неотменный, неделимый, неотвергаемый, ослепительный, щедрый, неописуемый, неповторяемый, неповрежденный, неизреченный, безвременный, неотложный, зажигающий, явленный в молнии!»
VIII. Такла-Макан – Карашар
(1926)
Тимур-бай – наш новый караванщик. Куда ни оглянешься – всюду какие-то исторические имена. Все шахи, султаны, баи. Даже самый незаметный и тот прибавляет себе титул – ахун. Он приходит взвешивать наши вещи. Устройство весов переносит нас ко времени неолита. На перекладине висит палка с какими-то «магическими» кружками и метками. Массивный зеленый кусок нефрита на веревочке передвигается в противовес сундука, и «маг» в круглой шапочке изрекает цифру, ему одному очевидную. Положительно, в неолите мы находили такие камни с дырками и называли их грузилами, но вернее это гири.
Нам нужно на восток, и потому завтра мы идем на запад. Остановки до Кашгара: 1) Зава, 2) Пиалма, 3) Зангу (Чуда), 4) Гума-Базар, 5) Чолак, 6) Акин, 7) Каргалык, 8) Позгам, 9) Яркенд, 10) Кокрабат, 11) Кизил, 12) Янгигисар, 13) Яберчат, 14) Кашгар.
Наши друзья калмыки уже вчера прошли мимо нас по краткому пути на Аксу – Карашар. В темноте рассвета мимо наших ворот звенели басистые колокольчики их верблюдов. Они повезли таин-ламе ковры из Хотана. Повезли и много ценных весточек, которые может оценить буддийское сознание.
Опять в нашем караване будут три течения: буддийское, мусульманское и китайское. Китайское – слабее. Последнее изобретение Цай Хань-чена – знамя экспедиции с крупной надписью «Ло» (Рерих), то есть «набат», – водружено на ярко-красное древко. Цай Хань-чен отвез наши карточки властям, и, как следовало ожидать, мошенники даотай и амбань уверяли, что они нам очень помогли.
Пришли мафы для ламы и Цай Хань-чена. Ясно, что эти экипажи не изменили вида с XV века и годились бы в любой музей. Худай Берди-бай привез достархан в виде жареного барана и пирожков. Так он и остался нашим единственным другом в Хотане. Впрочем, еще полковник китайский понял, что вышло нечто плохое. Опять вьюки, опять мохнатые шапки, опять яростный рев Тумбала. Утром – в путь. Последний раз прилетели к нам хотанские птички и пришли бараны. Тумбал, как черная статуя, застыл на груде яхтанов.
С семи утра собирали караван. Видели мы работу ладакцев, отличная была работа, спешная, энергичная. Хуже работа дардистанцев и кашмирцев. Хороша работа непальцев, но хуже всего работа хотанцев. Такую лень и неприспособленность трудно представить. С семи до двенадцати часов с трудом навьючили сорок лошадей. Мы шли по Хотану и еще раз убедились, что все, что носит признаки старого Хотана, не так было плохо, являет остатки резьбы, каких-то украшений и пропорций. Но все новое превратилось в бессмысленную груду глины и жалких кольев. Лица на базаре попадаются неплохие, но забитые и лишенные всякого выражения.
Ясно, что места, подобные Хотану, изжили все свои старые соки и могут обновиться лишь коренным потрясением. Китайцы сидят за глиняными стенами китайского города. Кооперации с населением у них нет. Они остались случайными пришельцами, угнетателями и не думают помочь стране хотя каким-нибудь улучшением. Запылилась жизнь, запылились мозги. Нужна искра сильной молнии.
Вдали мелькнул силуэт светло-серого Куэнь-Луня. Щемяще грустно удаляться от этого замечательного хребта. Щемяще знать, что Гималаи удаляются. Сознание новых приближений зовет обернуться к Востоку.
Опять стража из пяти солдат. Неизвестно, мы ли их стережем или они нас. Каракаш-Дарья замерзла, и лошади разбивают легкий ледок. Утро студено, но посреди дня солнце уже печет. На ветках почки. У дороги сидят серенькие хохлатые жаворонки. Проехали 9 дорожных башен. Опять Зава. Цай Хань-чен говорит, улыбаясь беззубым ртом: «Даотай Хотана думает, что мы опять вернемся в Хотан. Такой глупый офицер».
Но теперь всякие соображения о глупых чиновниках от нас далеки. Ведь мы опять в пустыне. Опять вечерние пески, лиловые. Опять костры. Караван с вещами сильно запоздал, и мы сидим налегке, как будто и не бывало этих вещей, которые так усложняют всю жизнь. На песке пестрые кошмы. Веселые языки пламени красно и смело несутся к бесконечно длинным вечерним тучам. Вечером в Заве оказалось, что приставленный к нам бек и офицер накурились опиума. Юрий просил Цай Хань-чена выговорить им. Тот говорит: «Конечно, это очень дурно, но главному покровителю опиума в Калькутте поставлена статуя на коне». И свет луны и тишина ночи опять наполнились человеческим ядом…
До рассвета пришлось самим поднять весь караван. Тимур-бай куда-то уехал и оказался лентяем. По-тибетски я кричал по палаткам: «Лонг, лонг, лонг», – как кричат тибетцы ранним утром, поднимая народ. На бугор вышел человек с огромным рогом и начал протяжно трубить на все стороны. Оказывается, мельник оповещает селян о готовности своей молоть их зерно. Опять пустыня. Опять мазар с голубями. Но теперь всюду пробелки тонкого снега. Серебристые тона стали строже. Снеговые горы с левой стороны стали и воздушнее, и разнообразнее. Но пески по-прежнему утомительны. Редко когда так уставали. В сумерках – весть из пустыни со спины неизвестного верблюда: «В Пиалме вода высохла». Ну все же кое-
