— Лежи! — зыкнул на него Кандалин, но было поздно: несколько пуль прошили грудь японца, он, застонав, повалился на землю и затих.

— Готов! — сказал Кандалин.

Пулемет снова залаял грубым, простуженным голосом.

— Миша, — тревожно позвал сержант, — жив?

— Жив!

— Понял, где самураи засели?

— Понял. Я думал, они отсюда уже ушли, ведь наши близко!

— Уйдут они, дожидайся! Их придется выметать отсюда каленой метлой. Отползай, Мишук, в овраг. Он нас к Хандасе выведет.

К счастью, овраг был недалеко. В овраге они встали на ноги и, слегка пригибаясь, побежали по ложбине, которая привела их к реке.

Они были уже на берегу реки, когда услышали шорох в сухой траве. Оба разом вскинули автоматы. Снова зашуршало.

С трухлявого пня спрыгнул бурундук и, мелькнув черно-коричневой спинкой, скрылся в сухой траве.

— Ну, Миша, давай переправляться. Тут, должно быть, неглубоко, может быть, удастся перейти вброд.

В это время снова послышался какой-то шорох. Кандалин резко обернулся.

— Небось опять бурундук, — махнул рукой Миша и стал спускаться к воде.

Разведчики не знали, что командир японской артиллерийской батареи, притаившийся в кустарнике у Голой сопки, увидев, что советские разведчики скрылись в овраге, послал двух солдат перехватить русских у переправы через Хандасу-Гаву.

— Товарищ сержант, идите сюда, тут и правда мелко…

Вдруг где-то совсем близко грохнул выстрел.

Атаманыч оглянулся и, увидев, что сержант упал, прыгнул к высокой толстой лиственнице и притаился за ее стволом.

Все было тихо. Мальчик осторожно выглянул и сразу же в нескольких шагах от себя увидел двух японских солдат. Они крадущимися шагами подходили к лиственнице.

— Живым взять хотите? — не узнавая собственного голоса, закричал Атаманыч. — Не выйдет, самураи проклятые!..

Он дал длинную очередь из автомата, и оба солдата упали.

Миша выскочил из своего укрытия и бросился к Кандалину.

Сержант был ранен в живот. Чуть повыше ремня на гимнастерке быстро росло, расплывалось большое кровавое пятно.

— Товарищ сержант! Владимир Григорьевич, миленький! Владимир Григорьевич!

Вместо ответа Кандалин глухо застонал.

«Жив! — обрадовался Миша. — Но что же мне теперь делать?»

И словно в ответ на его невысказанный вопрос, Кандалин, не разжимая зубов, проговорил:

— Возьми… планшет… Скорее переправляйся… К нашим…

— Не беспокойтесь, Владимир Григорьевич… Планшет я передам… Мы сейчас вместе переправимся… Вы только потерпите немного…

Кандалин шевельнул губами, видно, хотел что-то сказать, но из горла у него вырвался лишь хрип, и он бессильно уронил голову набок.

Миша повесил себе на шею автомат сержанта, потом подсунул руки под мышки Кандалина и, пятясь и волоча бесчувственного товарища по земле, стал спускаться к воде.

Миша вошел в реку. Вода дошла ему до пояса, до груди. Он осторожно передвигал ноги по дну, боясь одного — оступиться.

Но вот река стала заметно мелеть. Идти стало легче, приближался противоположный берег.

«Ну, до берега, по воде, я его дотащу, а как быть на берегу? Мне его не поднять, и тащить волоком нельзя, ведь он ранен в живот», — тревожно думал Миша.

Кандалин на мгновение открыл глаза.

— Владимир Григорьевич, вот мы и переправились. Потерпите, теперь совсем немного осталось…

— Ковальчук! Атаманыч! — вдруг услышал Миша несколько голосов.

Он поднял голову.

К нему, тяжело дыша, подбежали трое бойцов из разведвзвода.

— Наши! — не помня себя от радости, закричал Миша. — Владимир Григорьевич, вы слышите — наши!

Он замахал бойцам рукой и закричал:

— Скорее! Сержант ранен!

Бойцы подбежали и склонились над Кандалиным.

— Володя! — позвал его старший сержант Дегтярев.

Но Кандалин не ответил и не открыл глаза. Он дышал с трудом, тихо постанывая.

— Кладите его на шинель! — приказал Дегтярев.

Кандалина положили на шинель и понесли.

— Взводный вас совсем заждался, — говорил по дороге Дегтярев. — Все разведчики вернулись, а вас все нет и нет… Вот он и послал нас к Хандасе… Почему так долго?

— Зато не зря сходили, — отозвался Миша. — Сержант говорил, что в этом планшете важные бумаги… Мы и «языка» вели, да его свои же прихлопнули…

— Вот что, ребята, несите сержанта в санчасть, а я провожу Ковальчука в штаб, надо срочно передать планшет.

У входа в штабную землянку Миша встретил лейтенанта Остапова.

— Атаманыч? Живой! — радостно закричал лейтенант, обнимая мальчика. — А где сержант?

— Сержант ранен, его в санчасть понесли, — ответил Атаманыч, протягивая планшет, захваченный в японском дзоте.

— Пойдем к подполковнику.

Они вошли в штабную землянку.

Спустя полчаса Миша прибежал в санчасть проведать сержанта, но его к Кандалину не пустили.

— Его нельзя сейчас тревожить, он спит, — сказала вышедшая к мальчику санитарка.

— Передайте ему, как проснется, что добытые им документы — очень важные. Подполковник Урманов так и сказал: «Очень важные»…

В палатку командира полка принесли свежую почту. Урманов взял в руки фронтовую газету «Тревога».

— Ну-ка послушай, Михаил Ерофеевич, что у нас делается на Большой земле! — окликнул он начальника штаба и начал читать: — «11 августа передовые части 6-й гвардейской танковой армии Забайкальского фронта перевалили Большой Хинган… Продвинувшись с 9 по 14 августа по территории Маньчжурии на 250–400 километров, войска Забайкальского фронта оказались в глубоком тылу противника и развернули наступление на крупные города Калган, Жэхэ, Мукден, Цицикар… Продолжаются сильные бои за овладение городом Хайлар, в котором засело более трех тысяч японцев… Войска Первого и Второго Дальневосточных фронтов продолжают продвигаться по Маньчжурии в восточном и северном направлениях. Наши самолеты нанесли мощные бомбовые удары по железнодорожным объектам, по укрепленным районам и административным центрам Маньчжурии — Харбину и Чанчуню, а также по портам Расин, Юки, Сейсин…»

— Молодцы! — немного постояв в молчании, произнес Урманов.