быть?

– Что же в этом необычного? Вообрази, великий, что ты проснулся однажды утром маленьким, размером с Вувахона, без твоих смертоносных мечей, без этого могучего хвоста, без твоих воинов, наконец. Или представь себе, что ты, ну, улетел к звездам и твои дети остались здесь одни. Каково тебе будет?

– Какая разница?

Любой из моих детей значим и важен. Любой из них умеет делать прекрасные вещи и самостоятельно принимать решения. Любой из них может породить себе подобного и положить начало новому Роду. Если завтра меня не станет, они продолжат строительство городов, вырастят то, что вы называете садом, создадут удивительные вещи, которых не было до них. Они будут беречь друг друга, защищать и кормить. Ибо они делают это не из страха передо мной, не из боязни грядущего наказания, буде не станут повиноваться, а потому что иначе нельзя.

Нет братьев более верных и надежных, чем мои дети.

Во всяком случае под этим небом.

Что до меня – если мне суждено будет лишиться внешней, телесной оболочки, а с ней и моей силы, то это тоже не имеет ровным счетом никакого значения. Ведь это все равно буду я.

И мои дети так же станут прислушиваться к моим советам и так же подчиняться приказам. Неужели ты думаешь, Двурукий, что сейчас я бог, потому что сильнее и больше?

Можешь не отвечать. Я и так знаю, что ты думаешь, и если бы я умел бояться, то это пугало бы меня.

Впрочем, я действительно боюсь людей.

Знаешь, что пугает меня в двуруких? Безумие и одержимость.

Ты не задумывался над тем, что случилось внутри тебя после возрождения – изменился ты в лучшую или худшую сторону? Но ты переполошился из-за того, что твоя кровь стала другого цвета. И даже не заинтересовался тем, что эта кровь намного лучше человеческой.

Руф заскрежетал зубами.

– Ты слишком по-человечески воспринимаешь мои слова. – В мысли-голосе бога послышались грустные нотки. – Даже теперь, когда ты так же близок нам, как и к людям. Я имел в виду лишь ту разницу, что нынешняя кровь поможет тебе избавиться от любых болезней:

Она уничтожает самую возможность заболеть. Теперь любые твои раны будут заживать быстрее и никогда не воспалятся, а чудовищные эпидемии, которые губили целые города твоих собратьев, не коснутся тебя. Более того, твоя кровь сможет лечить и других, только не торопись отдавать ее по капле каждому встречному.

И поскольку человек молчал, Шигауханам научал неторопливо повествовать о том, что произошло в невозможно далеком прошлом. – Мой отец, великий и могучий Шисансаном, некогда прибыл в этот мир и восхитился им. Он породил множество существ, дабы они украсили его новую родину и сделали ее такой прекрасной, какой она заслуживает быть. Он не учел, что боги Рамора не позволят ему жить в мире и покое.

Вот скажи, Руф, что ваши боги создали? Кроме собственных культов, кроме странных обрядов и кровавых жертвоприношений? Что они сделали, чтобы Рамор стал лучше? Отчего вы все время воюете, лжете, предаете, убиваете себе подобных? Вам не страшно так жить?

– Руф Кайнен, мертвый человек, испытывал разные чувства, слушая чужого

/своего/

бога. Он успел пережить и ненависть к нему, и благоговение, и восхищение, и отчуждение. Единственное, чего он не чувствовал, – это страха. Может, оттого, что мертвые страха не имут?

– Люди таковы, каковы их боги, – молвил он. – И не убеждай меня в том, что вы живете как-то иначе. Скажи, среди твоих детей не бывает предателей и лжецов? Трусов и безумцев?

– Боги таковы, каковы их люди, – заколебалось пространство от громовых раскатов голоса Шигауханама. Это было похоже на горную лавину или бурю посреди океана. – Предательство… Я обладаю памятью моего бессмертного отца и потому понимаю, о чем ты говоришь. А вот мои дети этого никогда не поймут, и не пытайся им объяснять. Мы живем иначе, мы не зависим друг от друга, поэтому каждый в своем роде совершенен. Но вместе мы способны создать то, на что не способен каждый в отдельности.

Мы приходим в мир, твердо зная, в чем состоит наш долг, и обладаем всеми возможностями и умениями, чтобы его исполнить.

– Тогда зачем им ты?

– Я прошлое их отцов и будущее их детей. Они преданы мне, потому что не умеют предавать в первую очередь самих себя. В отличие от Двуруких, которым ничего не стоит отказаться от самых близких и даже от собственного «я».

Руф закрыл глаза и прикусил нижнюю губу.

– Я не стану убеждать тебя, – продолжал бог. – Ты и сам все увидишь. Я только скажу, что мой отец, чья душа и память хранятся во мне, словно величайшее сокровище, хотел жить в мире с теми, кто населял Рамор. И меня он оставил здесь только для того, чтобы совершить вторую попытку – чтобы еще раз выстроить города аухканов, развести цветы, создать красоту. И убедить людей в том, что мы можем понять друг друга и не враждовать.

Я знаю древние легенды твоего народа. В них меня называют Мстителем, который придет, чтобы собрать свою кровавую жатву. Двурукие совершенно не ценят свою кровь и оттого бездумно ее проливают. И меня это пугает и настораживает. Потому что я очень боюсь, Руф, что мне, как и Шисансаному, просто не позволят быть добрым, любящим и честным. Я опасаюсь, что меня вынудят воевать. А ты видишь, как сильны мои воины и сколько смертей будет на их совести.

Руф не придумал ничего лучшего, чем спросить:

– А у них есть совесть?