обречен на мгновенную, но от этого не менее страшную смерть в его горячей алой пасти. Он даже не пытался бы сражаться с таким противником.
Но юноша был уверен в успехе своего предприятия. Ведь днем панон-тераваль спит, и он был убежден, что ему удастся проскользнуть незамеченным мимо зловещего места. А обратно, если боги помогут, Хималь будет возвращаться уже вместе с войском Газарры. Могучий тераваль, конечно, опасен, но вовсе не глуп – он не станет нападать на целый отряд вооруженных людей, чтобы наверняка погибнуть от их дротиков, топоров и мечей. Все было продумано и рассчитано до мелочей. Солнце стояло в самом зените, когда Хималь вступил на территорию зверя. Молодой человек шагал быстро и уверенно, не таясь и не опасаясь за свою безопасность, ибо именно в это время ночные хищники спали самым крепким сном.
Панон-тераваль был разъярен сильнее, чем это вообще возможно.
Яркое полуденное солнце, ненавистный золотой шар, слепил его чувствительные глаза, способные различать мельчайшие детали в кромешной тьме. Очертания предметов расплывались, а из глазниц сочилась тяжелая вязкая жидкость, моментально застывая желеобразными сгустками на великолепной серебристой шерсти.
Зверь хрипло рыкнул.
Хотелось пить. Но ночью он вдоволь налакался из ручья, и теперь жажда не перекрывала острое чувство голода.
По узкой тропинке, по которой лугису – горные козы – ходили на водопой, кто-то шел. Теравалю не нужно было видеть или слышать пришельца. Он просто знал, что его законная добыча наконец пришла в нужное место и теперь сытный обед обеспечен. Потому что невидимый еще некто шевелился, как шевелится крупное животное.
Хищник улегся за камнями, прижал уши к круглой голове. Затаился до поры. Жертва не могла пройти мимо него. Это он тоже знал.
Смерть выскользнула на тропинку и преградила ее.
Деваться было некуда.
Справа и слева громоздились крутые неприступные скалы; сзади – обрыв, отвесная скала, по которой только что вскарабкался Хималь, разодрав колени и локти.
Это была очень короткая и очень трудная дорога к Газарре.
И эту дорогу ему суждено было пройти до конца.
Почему-то когда говорят об этом, то не уточняют, о каком именно конце идет речь – о конце самой дороги или о конце жизненного пути того, кто по ней идет. Возможно, такие недомолвки возникают не по небрежности или случайности, а оттого, что до самого конца ни о чем нельзя говорить с полной уверенностью.
Раллоден, верный клинок, доставшийся от отца, был крепко привязан за спиной, чтобы не мешать во время головокружительного подъема. Поверх него висел мешок с едой. Впрочем, даже если бы меч было легко выхватить из ножен, он оказался бы совершенно бесполезен. Ибо, если тераваля подпустить на расстояние вытянутой руки с оружием, – ты покойник.
Покойник с зажатым в руке мечом.
Или – покойник с топором.
Или – покойник с копьем.
Таким тебя когда-нибудь, может быть, найдут на этой никому не известной тропинке.
Хималь огляделся, и слезы выступили у него на глазах. Он стоял перед беспощадным теравалем и плакал от страха и бессилия.
– Они ждут, – сказал он, всхлипывая, – понимаешь ты, убийца? Они надеются. Там, под горой, толпы людей. Там кучи мяса. Почему ты не там? – Юноша шмыгнул носом.
Панон-тераваль стоял не двигаясь, будто вслушивался в его сбивчивую речь. И у Хималя мелькнула безумная надежда: ведь может же быть так, чтобы кто-то из богов решил помочь Каину. И его спасет та невозможная случайность, о которых после рассказывают всем встречным и поперечным и в которые никто не хочет верить.
Потому что так не бывает.
– Уйди, – попросил Хималь. – Не убивай меня, пожалуйста. Ты огромный, сильный, непобедимый. Ты можешь убить любого, кого только захочешь…
Зверь внимательно смотрел на человека…
Солнце, проклятое солнце: выгрызало глаза.
Панон-тераваль давно бы уже прыгнул, но жертва стояла против света, и он видел только размытый смутный силуэт.
Хищник не хотел рисковать, потому медлил, примериваясь, чтобы не ошибиться, чтобы наверняка убить двуногого с одного удара.
Хималь чувствовал, что не выдерживает этого нечеловеческого напряжения. Он слишком долго смотрел в глаза ухмыляющейся твари, в пасти которой сверкали невероятных размеров и остроты клыки. Взгляд у зверя был стеклянный, безразличный, пустой. Взгляд убийцы.
Юноша больше не мог этого выносить и, чтобы сделать хоть что-то, потащил из-за спины меч.
