Иван Дмитриевич вернулся к туалетному столику, и пока он проверял содержимое ящичков, Певцов пенял камердинеру:

— Что же это у тебя, братец, в доме все двери скрипят? Здесь еще туда-сюда, а в гостиной прямо по- волчьи воют. Ленишься? Не смазываешь?

— Я то делаю, что велят, — оправдался камердинер. — Насчет петель никакого недовольства не было.

— Иди, после потолкуем, — сказал ему Иван Дмитриевич и, дождавшись, когда он выйдет, повернулся к Певцову. — Между прочим, ротмистр, знавал я одного ростовщика, так этот сын иудейский строго-настрого запрещал слугам смазывать дверные петли.

— Воров боялся?

— Такие люди боятся не только воров.

Аналогия подействовала. Певцов сцепил руки у подбородка, задумался, а Иван Дмитриевич подлил масла в огонь:

— Помните, камердинер говорил, что князь держал револьвер в ящике туалетного столика возле кровати. Зачем? Военная привычка? Или все же кого-то он боялся?

— Да-да, — покивал Певцов, — я сам об этом подумал.

— С другой стороны, — улыбнулся Иван Дмитриевич, играя им как кошка мышью, — похищен серебряный портсигар. Как вы намерены увязать пропажу с ситуацией на Балканах?

— Надо бы произвести обыск у этого Фигаро. Подозрительный малый…

— Господа, ваше время истекло, — заглядывая в спальню, объявил Шувалов. — Прошло тридцать пять минут!

Прежде чем выйти, Иван Дмитриевич еще раз окинул взглядом последнее ложе князя фон Аренсберга и опять отметил одно странное обстоятельство: убитый почему-то лежал на кровати ногами к изголовью.

Спальней завладел камердинер с двумя рядовыми жандармами, выделенными ему в помощники. Покойному подложили под голову подушку, предварительно развернув его на сто восемьдесят градусов, накрыли одеялом, опустили веки. Уже из гостиной Иван Дмитриевич услышал, как звякнула дужка ведра, шлепнулась на пол мокрая тряпка. Шувалов лично распоряжался уборкой. Это был особенный, чисто российский демократизм, уравнивающий чины и сословия: всяк норовил заняться не своим делом.

Одно из окон гостиной располагалось в неглубокой полукруглой нише. Тут стояли граф Хотек с принцем Ольденбургским. Распространяя вокруг себя острый дух керосина, Иван Дмитриевич подошел к этому окну, отдернул штору. На подоконнике за ней обнаружилась пустая косушка и оплывший кусок масла на газете. Он взял капельку на палец, лизнул: чухонское.

— Что это? — по-русски изумленно спросил Хотек.

— Ваше сиятельство, — с поклоном ответил Иван Дмитриевич, — это данные, с которыми мне предстоит начать расследование.

Двое жандармов и камердинер с ведром пересекли гостиную в обратном направлении, после чего Шувалов радушным жестом хозяина, приглашающего гостей к накрытому столу, предложил собравшимся пройти в спальню. Принц Ольденбургский, герцог Мекленбург-Стрелецкий, Пален, Хотек и генерал-адъютант Трепов чинно приблизились к постели. Прочий мундирный люд столпился в дверях. Иван Дмитриевич подумал, что если Шувалов решил сохранить в секрете это убийство, опрометчиво было скликать сюда столько народу. Хотя, наверное, все это были люди надежные, умеющие держать язык за зубами.

— Какой ужас! — громко сказал принц Ольденбургский.

Все закивали, хотя истинный ужас неизвестности и ожидания остался в гостиной, а здесь, в прибранной и затененной комнате, глядя в лицо покойного, на котором камердинер успел припудрить синеватые пятна, все должны были испытать мгновенное облегчение. Смерть, слава богу, выглядела пристойно.

4

Через четверть часа, провожая австрийского посла к карете, Шувалов говорил:

— Было бы крайне нежелательно, чтобы его величество император Франц-Иосиф, ваше Министерство иностранных дел и ваш Генеральный штаб узнали об этом преступлении раньше, чем мы найдем преступника. Уверяю вас, это вопрос нескольких часов.

Иван Дмитриевич случайно подслушал этот разговор, когда обследовал замок на парадном.

— Мой долг, — холодно отвечал Хотек, — немедленно телеграфировать обо всем в Вену. Подозреваю, что убийство совершил какой-нибудь фанатик из так называемого «Славянского комитета». В Москве, правда, эта публика более активна, чем в Петербурге, но и здесь ваша пресса переполнена их воплями о том, что мы якобы притесняем наших славянских подданных. Очевидно, эти господа почувствовали свою безнаказанность и решили перейти от слов к делу. Их цель — спровоцировать войну между нашими империями.

— Вы преувеличиваете, граф.

— Ничуть. Сегодня на мою жизнь тоже совершено покушение.

— Боже мой! Как?

— Утром, когда я проезжал мимо Сенного рынка, из-за забора кто-то пустил камнем в окно моей кареты. Вот такой камень, — показал Хотек. — Он пролетел буквально в дюйме от меня, возле самой головы. Есть свидетели. Боюсь, что смерть бедного Людвига — это только начало. Следующей жертвой могу стать я или кто-то из посольских секретарей. Например, барон Кобенцель.

— Я сейчас же отдам приказ об охране посольства, — сказал Шувалов.

— Благодарю.

— На выезде вас будет сопровождать казачий конвой.

— Смею надеяться, этими мерами вы не ограничитесь, — заметил Хотек.

С помощью лакея он с трудом забрался на подножку, немного передохнул, затем сложился в три погибели и задвинул свое журавлиное, по-старчески сухое тело внутрь кареты, откуда его тащил на себя другой лакей.

«Орел!» — подумал Иван Дмитриевич, глядя вслед отъезжающей карете.

Одновременно мелькнула мысль, что при успешном завершении дела можно получить не только русский, но и австрийский орден. Хорошо бы! Жена будет счастлива хвалиться перед соседками.

С этой приятной мыслью он продолжил осмотр княжеского особняка. Дом был двухэтажный, весь нижний этаж занимал князь, верхний пустовал. От прихожей и вестибюля начинались два коридора: один вел налево, в господские покои, второй — направо, в людскую половину и кухню. На ночь в доме оставался один лишь камердинер, имевший отдельную каморку. Остальные комнаты людской половины были заперты, кучер и кухонный мужик жили на дворе, при конюшне, а берейтор и повар нанимали квартиры в городе. Все мужчины. Князь был старый холостяк и женской прислуги не держал.

При допросе, на который всех этих людей по одному звали в гостиную, Иван Дмитриевич убедился в их невиновности. Они не юлили, на вопросы отвечали спокойно и толково, подозрительно сильного горя никто не изображал, да и чутье подсказывало, что эта публика тут ни при чем. Певцов молча сидел на диване, слушал, не вмешиваясь. Видимо, начало пути он решил пройти вместе с напарником, а уж потом забежать в конец и двинуться ему навстречу.

Та половина жизни князя фон Аренсберга, вернее, треть или даже четверть жизни, которую он проводил дома, очертилась быстро. Князь был человек светский, семейными обязанностями не обремененный, как, впрочем, и служебными. Время от времени он посещал парады и стрельбы на Волковом поле, изредка бывал на маневрах, предпочитая кавалерийские, вот и все его дела. Днем ездил с визитами, вечером часок-другой отдыхал у себя, а ночь проводил в гостях или в Яхт-клубе, за игрой. Возвращался обычно под утро. Иногда привозил женщин.

Накануне князь появился дома около восьми часов вечера, до десяти спал, затем отправился в Яхт-клуб. В таких случаях уезжал он всегда на своих лошадях, но без берейтора, а на обратную дорогу нанимал извозчика. Кучера сразу же отпускал. Вчера тот вернулся в начале двенадцатого, распряг лошадей и лег спать. Кухонный мужик, его сожитель, к тому времени уже спал, берейтор и повар еще с вечера ушли к семьям. В доме находился один лишь камердинер.

Из Яхт-клуба князь возвратился в пятом часу утра, как обычно. Швейцара он не держал, ключ от парадного носил при себе. Камердинер помог ему раздеться, проверил, заперто ли парадное (было заперто), и лег в своей каморке. Ночью ни шума, ни криков не слыхал.

Вы читаете Костюм Арлекина
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату