– Товарищи! – раздался в тишине голос старшего лейтенанта Левкина. – Сегодня будет жарко. Вы видели сами, сколько техники стянул враг к нашему участку. Но мы – дзержинцы. И здесь фашистам должны быть отрезаны все пути.
Вслед за ним политрук Строганов объявил бойцам, что коммунисты батареи постановили биться до конца.
...Танки врага подходили все ближе. Вот еще одно бронированное чудовище с развороченной башней застыло в поле, задымил четвертый танк. Но гитлеровцы, не считаясь с потерями, упорно лезли напролом.
Беспощадно разит врага орудие комсомольца Макарова, умело ведут огонь политбойцы Кондратьев, Пилипенко. Однако и в рядах дзержинцев уже есть потери. Убит командир взвода лейтенант Афиногенов. Санинструктор Мария Покровская вынесла с поля боя Олейникова – одного из лучших командиров орудий. Истекая кровью, стреляет по врагу наводчик Самарин. Вражеской миной полностью выведен из строя еще один орудийный расчет. Трудно, очень трудно сдерживать фашистов.
В критический момент у пушки встает политрук Строганов. Ему на помощь спешит сержант Макаров, орудие которого разбито фашистским снарядом. Воодушевляя бойцов, политрук метко бьет по наседающим автоматчикам.
Несколько танков двинулись в обход к мосту, где стояло орудие сержанта Кулева.
– Ориентир 1, правее 0,50 – танки, – доложил наблюдатель.
Когда вражеские машины подошли к мосту, расчет открыл огонь по головному танку. Но гитлеровцы не приняли боя, быстро развернувшись, они на предельной скорости устремились к деревне и, прячась за полуразрушенными избами, выскочили в нескольких десятках метров от артиллеристов.
Все решали считаные секунды. Развернув пушку, Кулев в упор расстрелял одну машину, а вслед за ней поджег другую. Фашисты откатились назад. Один из снарядов разбил орудие Кулева. Тогда он с красноармейцами Плехановым и Грякаловым продолжил бой, метко стреляя из винтовки по вражеской пехоте.
Нелегко было и военным водителям, под непрерывным обстрелом противника доставлявшим снаряды на огневую позицию. Подлинное мужество проявил в одном из рейсов старший сержант Александр Кочубей.
Вражеская мина пробила скаты машины. В кузове загорелся ящик боеприпасов. Каждую секунду мог произойти взрыв. Александр не растерялся. Попавшимся под руку мешком он сбил пламя, помог водителю Комарову сменить скаты и благополучно доставить снаряды на огневую позицию.
Мастерством и дисциплинированностью отличились в бою шоферы-красноармейцы Сафронов, Пенкин, Злобин. Водитель-красноармеец Розанов ценой своей жизни спас многих товарищей. Воин отогнал горящий грузовик от позиции батареи, свернул на обочину. Тут же громыхнул взрыв...
– Сержант Кондратьев! – раздался голос командира батареи.
Сержант поднялся с земли, закинул на плечо винтовку и, пригибаясь, побежал к старшему лейтенанту Левкину. Комбат стоял у телефона и без конца вызывал батарею. Увидев Кондратьева, он бросил трубку и крикнул:
– Немедленно... связь с огневой... Действуйте!
Сержант выскочил с НП и, перемахнув через земляной вал, очутился в окопе.
– Красноармеец Прокопенко, на линию, – приказал он. – Повреждена связь с батареей.
– Есть! – четко ответил Прокопенко и короткими перебежками двинулся вдоль чернеющего на снегу телефонного кабеля.
Уже несколько раз в этот день он устранял обрывы на линии. И теперь вновь спешил вперед, то и дело прощупывая провод. До огневой было уже недалеко, когда в воздухе засвистели мины. Не обращая на них внимания, Прокопенко бежал, сознавая, что каждая минута сейчас на счету, враг идет в атаку, а пушки молчат. «Если батарея – люди, то связь – их нервы», – приходили на память слова комбата.
«Нервы, нервы...» – колотила в висках кровь.
«Нерв поврежден, орудия молчат. Что же вы мешкаете, Прокопенко?» – где-то в глубине сознания звучал голос сержанта Кондратьева.
– Я сейчас... – словно оправдываясь, неожиданно для самого себя вслух произнес Григорий и в этот же момент почувствовал, что натяжение провода ослабло. Обрыв где-то близко. Словно невидимая пружина толкнула красноармейца вперед. Он сделал шаг, второй. И в этот момент рядом оглушительно громыхнул взрыв. Что-то острое, обжигающее ударило по ногам. Боец попытался подняться, но нестерпимая боль, словно током, пронзила тело. Григорий до крови закусил губу и пополз.
– Вперед, только вперед, – шептал Прокопенко, – ведь ты комсомолец, ты должен выполнить приказ.
Ползти становилось все трудней и трудней. Закоченевшие, сбитые до крови руки отказывались слушаться. Наконец-то впереди показалась воронка, над которой безжизненно свисали обрубленные концы кабеля. Скатившись в нее, Прокопенко с трудом приподнялся, стиснул в ладонях обрывки кабеля, подтянул их к себе.
Мина разорвалась совсем рядом. Взрывная волна подбросила воина и с силой обрушила на него пласты бурой, слежавшейся земли. Когда сознание возвратилось, Григорий почувствовал жгучую боль в груди. Осколок вошел под самое сердце, туда, где лежало его так и не отправленное письмо.
«На фронте до сих пор не был. Если пошлют в бой...» – пришли на память строки.
– Провод... – застонал Прокопенко.
Он уже ничего не видел, все смешалось перед глазами. На какую-то долю секунды почувствовал, что сознание вновь уходит. Собрав всю свою волю, связист отыскал обрыв, но срастить провод уже не мог, слишком ослабли руки.
Оставалось одно. Григорий подтянул обгоревшие концы ко рту и намертво сжал их зубами...
Заговорили наши орудия. Но бесстрашный связист уже ничего не слышал. Не увидел он и того, как, бросая раненых, бежала вспять за своими танками гитлеровская пехота, как громила расчеты немецких минометчиков батарея, какой неистовой была контратака советских бойцов.
Бой стихал. Михаил Пушкарь в последний раз перезарядил винтовку, послал пулю вдогонку фашистам. Еще один из них ткнулся головой в землю. Воин огляделся: где же Прокопенко? Вспомнил, что в разгар боя Григорий ушел устранять обрыв.
– Прокопенко? Нет, не возвращался, – отозвался на вопрос Пушкаря сидевший в окопе телефонист. – На батарее его тоже нет.
«Неужели...» – мелькнула тревожная догадка.
– Товарищ сержант, – обратился Михаил к командиру отделения, – разрешите сходить на линию, нет Прокопенко.
– Идите, – произнес Кондратьев.
Забыв об усталости, Михаил побежал вдоль черной вьющейся по полю жилке телефонной линии, с тревогой оглядывая каждую воронку. Григория нигде не было. Миновав перелесок, Пушкарь неожиданно увидел в нескольких метрах от себя распластавшегося на снегу Прокопенко. Выхватив из кармана перевязочный пакет, он бросился к другу, перевернул его и... сердце сжалось от боли.
...Сгущались ранние сумерки. Около сожженной деревни надсадно выли двигатели автомашин, вытягивая орудия на почерневшую от гари дорогу.
Возле чадящего фашистского танка стояли бойцы.
– Смотрите, Пушкарь! – воскликнул кто-то.
С непокрытой головой, крепко прижимая к груди безжизненное тело товарища, к ним приближался Пушкарь.
Воины поспешили навстречу Михаилу, обступили со всех сторон, а он, словно ничего не видя, продолжал идти вперед.
Долго боец не мог произнеси ни слова, а когда пришел в себя, то рассказал о подвиге своего друга – красноармейца-связиста Григория Прокопенко.
Затаив дыхание, слушали артиллеристы слова Михаила Пушкаря.
