трогали, Господин.

— Как его звали, этого сына твоей Хозяйки? Который на фотографии? — спросил он, пытаясь расшевелить её.

— У Чу-той, Господин. Он был у неё второй… Помню, когда его отправили из Нинтока в… в это гнусное место, в эту Благоуханную Гавань. Ему было лет пять-шесть, и его отправили к какому-то родственнику здесь, и…

— Как звали этого родственника?

— Не знаю, Господин, мне этого не говорили. Помню лишь, что Матушка все плакала и плакала, когда Батюшка отправлял его из дома учиться… Можно я уже пойду домой? Я устала, пожалуйста…

— Когда расскажешь то, что мы хотим узнать. Если скажешь правду.

— О, я расскажу вам всю правду, все, что хотите, все…

— Его отправили учиться в Гонконг? Куда?

— Не знаю, Господин. Моя Матушка никогда не говорила про это. Только, что его отправили учиться. А потом она выкинула его из головы, и я тоже, о да. Так было лучше, потому что он уехал навсегда. Вы ведь знаете, вторым сыновьям всегда приходится уезжать…

— Когда У Чу-той вернулся в Нинток?

— Это было какое-то время тому назад, когда Батюшка был при смерти. Он вернулся только тогда, только однажды, Господин. Разве вы не помните, я же это говорила? Я помню, что я это говорила. Да, как раз когда сделали этот снимок. Матушка очень хотела сфотографироваться, она плакала и умоляла его сфотографироваться с ней… Конечно, когда Батюшки не стало, она почувствовала на себе руку смерти, и ей было так одиноко… Она плакала и плакала, и тогда Чу-той уступил ей, как и положено почтительному сыну. И моей Матушке было так приятно…

— А этот варвар на фотографии, кто он? — Человек стоял вполоборота на заднем плане рядом с машиной у аптеки, и не угадаешь, кто такой, если не знать точно. Европеец, высокого роста, в мятой одежде, ничем не примечательный.

— Не знаю, Господин. Он вел машину и увез Чу-тоя, но и члены деревенского комитета, и сам Чу-той не раз кланялись ему и говорили, что человек этот очень важный. Это первый заморский дьявол, которого я вообще видела, Господин…

— А люди на другой фотографии? Кто они? — Фотография была старинная, почти сепия, на ней жених и невеста в неудобных свадебных костюмах смущенно и печально смотрели в объектив.

— О, это, конечно, Батюшка с Матушкой, Господин. Я же говорила, разве не помните? Говорила много раз. Это Матушка с Батюшкой. Его звали У Тинтоп, а его тайтай, мою Матушку, — Фан-лин…

— А вырезка?

— Не знаю, Господин. Она была прикреплена к фотографии, я её так и оставила. Её прикрепила Матушка, а я оставила. Какое мне дело до всех этих выдумок заморских дьяволов или того, что там написано…

Роберт Армстронг вздохнул. Пожелтевшая вырезка из гонконгской газеты на китайском языке была датирована 16 июля 1937 года, и в ней рассказывалось о трех китайских юношах, настолько отличившихся при сдаче экзаменов, что их отправили учиться за счет правительства Гонконга в одну из частных школ в Англии. Имя Каршунь Квок стояло первым. Кар-шунь было официальным китайским именем Брайана Квока.

— Вы сработали очень хорошо, Роберт, — проговорил наблюдавший за ним Кросс.

— Разве? — отозвался Армстронг из тумана своего страдания.

— Да, очень хорошо. Вы сразу явились ко мне с этой уликой, вы отлично выполнили инструкции, и теперь наш лазутчик благополучно почивает. — Закурив, Кросс уселся за стол. — Я рад, что вы выпили именно то пиво, какое надо. Он что-нибудь заподозрил?

— Нет. Нет, не думаю. — Армстронг пытался взять себя в руки. — Извините меня, пожалуйста, сэр. Я чувствую себя отвратительно. Мне… мне нужно принять душ. Извините.

— Присядьте, пожалуйста, на минуту. Да, вы, должно быть, устали. Очень утомляют такие вещи.

«Господи, — хотелось тоскливо закричать Армстронгу, — все это невозможно! Чтобы Брайан был глубоко законспирированным агентом? Это невозможно, но все сходится. Иначе зачем ему совершенно другое имя, другое свидетельство о рождении? Зачем тщательно составленная легенда — что его родителей убили в Кантоне во время войны, убили коммунисты? Зачем ещё ему было идти на такой риск и тайно пробираться в Нинток — ведь могло рухнуть все, что тщательно создавалось более тридцати лет, — если его отец действительно не был при смерти? А если эти факты верны, из них автоматически следует другое: чтобы узнать о приближающейся смерти отца, он должен был постоянно поддерживать связь с материком. Он, суперинтендент гонконгской полиции, должен быть на сто процентов персона грата в КНР, иначе кто разрешил бы ему тайно въехать и тайно выехать из страны. А если он персона грата, значит, он один из тех, кого годами готовили, обучали».

— Господи, — пробормотал Армстронг вслух, — Брайан же запросто мог стать заместителем комиссара, а может, даже комиссаром полиции!..

— Что вы теперь предлагаете, Роберт? — мягко спросил Кросс. Армстронг заставил себя вернуться в настоящее: профессиональные навыки оказались сильнее душевных мук.

— Проверить его прошлое. Мы найдем связь. Найдем. Его отец был у коммунистов мелкой сошкой, но тем не менее не последним человеком в Нинтоке. Следовательно, родственник в Гонконге, к которому отправили мальчишку, тоже должен быть таким. Они, по всей видимости, строго контролировали Брайана в Англии, в Канаде, здесь — везде. А это сделать так просто, так просто подпитывать ненависть к гуйлао, и так просто для китайца эту ненависть скрывать. Разве они не самые терпеливые и скрытные люди на земле? Да, нужно проверить его прошлое, и в конце концов мы найдем связь и выясним правду.

— Роберт, вы опять правы. Но сначала нужно допросить его.

Армстронг почувствовал, как внутри все похолодело от ужаса.

— Да, — выдавил он из себя.

— Мне приятно сообщить, что эта честь предоставляется вам.

— Нет.

— Вам поручено контролировать допрос. На нем не будет никаких китайцев, только старшие агенты — англичане. За исключением У, Очкарика У. Да, он будет полезен — только он один. Он хорош, этот малый.

— Я не могу… не буду.

Кросс со вздохом открыл большой конверт из плотной коричневой бумаги, который принес с собой.

— Что вы думаете насчет вот этого?

Трясущимися руками Армстронг взял фотографию размером восемь на десять дюймов[233]. Это был увеличенный фрагмент нинтокского снимка — голова европейца на заднем плане рядом с машиной. Лицо вполоборота, расплывающееся от очень сильного увеличения зерно.

— Я… Похоже, он заметил фотоаппарат и отвернулся… или отворачивался, чтобы его не сняли.

— Мне тоже это пришло в голову. Не узнаете, кто это?

Армстронг вглядывался в лицо, стараясь заставить себя мыслить ясно.

— Нет.

— Это не Воранский? Наш мертвый советский друг?

— Может быть. Нет, не думаю.

— А как насчет Данросса, Иэна Данросса?

Ещё более потрясенный, Армстронг поднес фотографию к свету.

— Возможно, но… невероятно. Если… если это Данросс, то… Вы считаете, он — тайный агент «Севрина»? Этого не может быть.

— Невероятно, но может быть. Они с Брайаном хорошие друзья. — Кросс забрал у него фотографию и стал смотреть на неё. — Кто бы это ни был, лицо знакомое, судя по тому немногому, что здесь можно разглядеть. Но мне никак не соотнести его с каким-то конкретным человеком и не вспомнить, где я его видел. Пока не соотнести. Но ничего. Брайан вспомнит. Вспомнит. — Голос стал вкрадчивым. — О, не