нынче — церкви, и те свято чтить забыли! До того ли еще доживем!

Тут он посмотрел на меня, улыбнувшись в полсилы, мне же, подумавши, что смерть порождает веселие, пришло на мысль его срезать (так сказать), и я отвечал: а покойник прибавил: до всего доживем.

На сем он весьма жеманно покрутил узел своего галстуха: как вижу, говорит, Вы решились не выражать печали притворною миною; да я и сам, признаться, не очень-то его любил.

Я его любил, сколько он того заслуживал, и никакого вреда ему не желал, заявил я. И снова попытался подняться из кресел со словами: мне должно итти, необходимо разузнать все как есть. Однако тут голова моя внезапно пошла кругом: по комнате распространился запах цветочной воды; нагнувшись и вперившись в пыль на полу, я видел, как Ванбрюгге шевелит своими губенками, слышал же одну лишь несуразицу.

Когда я пришел в себя, он показывал в улыбке зубы. Смертью этой, говорит, подкосило Ваш дух, да ведь тут ничего не поделаешь: всем нам суждено умереть, хотя, признаюсь (ибо он никогда не мог удержаться от возвышенного оборота), я в жизни не испытывал столь малого желания ни к чему протчему. Я кинул на него взгляд, и он, увидавши сие, ускользнул за дверь или же прошмыгнул, как выражаются повесы, получивши сполна по заслугам: ведь естьли для спины разбойника ничего нету лучше прута, то с дураком лучше всего пускать в ход пренебреженье. К Вашим услугам, сэр, кричит, поворачивая в переднюю. Да, любит он меня, что твой плющ дерево: не отпустит, покуда не задушит насмерть своими объятьями.

Когда шаги его стихли, я бросился к столику, за которым Вальтер обыкновенно переписывает набело бумаги, однакожь там только и было, что записка, сообщавшая мне, где он уже побывал и где пребывает теперь. Сундучок его был заперт, но мне случалось за Вальтером наблюдать, и я знал, что ключ он держит под половицею, где нету гвоздя; я ее снял чрезвычайно легко и бесшумно, однако, отперевши ящик, увидал лишь стопу счетов и измерений. Но тут наземь упала бумажонка, и, нагнувшись, чтобы поднять ее, я без труда увидел, что на ней рукою Вальтера написано: дай умереть малым сим. На миг я задумался над этим, однакожь по всей конторе стоял такой шум, такие пересуды, что оставаться один я не мог и, опасаясь хулы, вышел в переднюю, где собралась толпа. Там, занятые беседою, стояли господа Ли, Стронг и Ванбрюгге; покуда я к ним приближался, они выкрикивали: где Вальтер? что с ним сталось? он в конторе? и тому подобные вопросы.

Его, несомненно, допрашивают, отвечал я, и скоро он возвратится. Когда я говорил, Ванбрюгге не глядел на меня, но ожидал, покуда я окончу, с видом безразличным, а за тем пустился в рассужденья о господине Гейесе и внезапной его кончине, о том, кого он полагал его убийцею, и о протчих пустяках. Мои же мысли текли другим чередом: разве не справедливо, сказал я по прошествии некоторого времени, ему быть погребену там, где пал? Все скопище сошлось на том, что правильно будет поступить так с тем, кто столь предан был общему делу. За сим я вышел во двор и стал далее гадать о значении Вальтеровых слов, ибо они меня странным образом уязвили. И как могло выйти, что Вальтер столь внезапно обнаружил труп? Я все кружил и кружил по двору, не зная, уйти мне или остаться, ветер же препятствовал моим размышлениям, дул мне в лицо, принося с собою речные запахи; одним словом, под конец я вошел к себе в комнатушку и закрыл дверь, и в тот момент меня вдруг посетило видение: Вальтер, бегущий в страхе по Ломбард-стрит.

Я написал его слова на бумажке — дай умереть малым сим, — однако по- прежнему не мог найти никакого ключа к их смыслу. Несколько времени спустя мне пришло в голову взять первыя буквы этих слов и составить из оных что-нибудь сходное; итак, к ужасу моему вышло: Дайер убил меня сегодня. Пораженный, взирал я на свои труды: возможно ли, чтобы злодей предсказал собственную судьбу, когда он веселился за кружкою всего за несколько минут до гибели? При всем том, естьли эти слова суть Вальтеровы собственныя, то как ему возможно было снестись с мертвецом, разве что дух того каким-то образом в него вселился? И когда он сочинил сие тревожное посланье? Вокруг меня вихрем кружились страхи, я произнес вслух: Вальтер, Вальтер, не сошел ли я с ума? В сей же миг раздался стук в дверь, и я подскочил, будто пес, который боится плетки. Но там оказался всего лишь этот хлыщ Ванбрюгге, опять явившийся с поклоном: господин Гейес, говорит, был великой охотник до пиес, а потому, когда обрядим его в саван и передадим приходскому служке, нам должно самим отправиться в Театр, дабы почтить его память. Согласны ли Вы, господин Дайер?

Я-было собирался высказаться, однако мозоль тщеславия у сего человека такова, что делает его неуязвимым, и все, что ему ни скажешь, он принимает за добрые вести. Уговорились, отвечал я.

Вернемся, однакожь, к моему рассказу: был созван суд присяжных, собравшихся для того, чтобы расследовать, как была убита сторона (так они его называли); допрошены были все очевидцы, какие имелись, кроме Вальтера, однако, по подозрению большинства присутствовавших, свидетельства их были черезчур путанны. Одни на допросе подтвердили, что видели человека большого росту в темном плаще, ожидавшего около полуночи в конце Попс-хед-аллея, тогда как другие заявляли, что заметили у новой церкви пияницу; еще кое-кто полагал, будто слышал бурное пение в вечерних сумерках. Все они имели лишь туманное представление о времени, и вскоре сделалось понятно, что ничего определенного тут заключить нельзя. Так оно и происходит, что мир создает собственных Демонов, какие потом являются людям.

Меж тем злодея Гейеса обмыли, выбрили и обрядили в саван; его оставили лежать в гробу всего на один день, поместивши тряпицу на лицо и шею, дабы скрыть признаки смерти, после чего, пронеся тело по Чипсайду и Поултри, его погребли у восточной стены Св. Марии Вулнот. Сэр Христ., испытывавший великую неприязнь к похоронам, смотрел, вздыхаючи, на недавно построенные стены вместо того, чтобы опустить взор в могилу. Господин Ванбрюгге оглядывал собравшихся с видом меланхоличным, когда же мы бросали на гроб веточки розмарина, то он оживленным тоном все повторял слова, прозвучавшия во время службы: ибо прах ты, и в прах возвратишься, говорит, ибо прах ты, и в прах возвратишься. После он перегнулся ко мне и шепнул, прикрыв рот рукою: Вы, господин Дайер, сколько я вижу, не ревностный почитатель.

Вера моя — вот истинная религия, отвечал я, не подумавши.

Что ж, говорит он, а сам улыбается, господин Гейес теперь в сих науках у нас мастер.

За сим мы возвратились на Чипсайд тем же порядком, что пришли; Вальтер все еще отсутствовал — как полагали, страдал от душевного недуга, проистекавшего от нежданной встречи с ужасным трупом. Однакожь все мы (не считая сэра Христ.) веселились, воодушевляемые известною песенкою, а я все жив!; в пять часов пополудни того же дня мы, пройдя через Нев-инн и пересекши Рассел-каурт, направили свои стопы к Театру. Господин Ванбрюгге, ревностный поклонник искусства брадобрея, после визита к оному явился разукрашенным: весь вымытый, в пудре и духах, благоухает, что твой тропической бриз или же кулек сластей; вот вам щенок самовлюбленный, который родился мальчишкою и всю жизнь проживет, так и не ставши мужем. Пожаловавши слишком рано до начала пиесы, мы прошлись по передней зале, представлявшей собою не что иное, как место свиданий на любой прихотливой вкус, иначе говоря, базар, среди коего молодые и старые выставляют себя на продажу. Бок о бок с гуляками, кои прохаживаются, сунувши руки в карманы, попадаются дамы из домов терпимости: все подмазанныя да раскрашенныя, а меж тем, загляни поглубже, так они стары да желты, с души воротит, да и только. После, кинувши случайно взгляд, я заметил шлюху, что повстречалась мне в ту роковую ночь; я тут же отворотился от нее и занялся чтением объявлений, наклеенных на колонны.

Ах, говорит она, приближаясь и обращая свои слова к какому-то черному Диаволу в маске, видали Вы, как на нас Капитан воззрился, аж зубами заскрежетал, словно съесть нас готов за то, что смотрим на него. И опять, подошедши ко мне совсем близко, молвит: Капитан, Вы ко мне спиною поворачиваетесь, как прежде, бывало. И засмеялась, я же задрожал и вспыхнул. А она говорит, взявши мои руки, взмокшия от пота, в собственныя: вот они, руки эти, сильныя, чего только не способны натворить. Не успел я и рта раскрыть, как швейцар стал ходить меж собравшихся со словами: пиеса начнется