чем занимались до того, как немцы притащили нас в МТС, и нравится ли нам то, что делаем мы сейчас. Он молча выслушивал придуманные нами небылицы и, мне казалось, ждал от нас каких-то других ответов. В свою очередь, мы пытались узнать, как он попал к Шварцу, но Таболин тут же поднимался, поднимал на ноги нас.

Однажды он появился под навесом.

- Чего притихли? Продолжайте беседу.

- Иван Семенович, вы помните, как Шварц еще до начала игр говорил о риске? Вы в Красной Армии служили, потом опять же плен, да и здесь… знаете небось, что такое риск.

- Видишь ли, Ваня - начал Таболин. - Есть такое понятие, как азарт. Обер-лейтенант имел в виду, что во время учений, а потом на «деле» у вас появится азарт, жажда риска. Вот ты, например, если тебя умело подтолкнуть, запросто пойдешь на риск и, поверь мне, даже не подумаешь о собственной жизни. Но при условии, если, скажем, тебе навязать посредством лжи и обмана раздражение, ненависть или злобу на кого-нибудь, - Таболин засмеялся: - Здорово, а?

- Шли же люди на смерть в гражданскую, - сказал Толя Парфенов.

- То другое дело, - возразил Иван Семенович. - Вот ты торжественное обещание давал, когда вступал в пионеры? Давал. И те люди присягу на верность давали. Верные присяге, они сознательно жертвовали собой. Кто из вас до войны проходил в школе русскую историю?

Очень странным показался нам этот вопрос, и потому никто из ребят не ответил на него. Тогда инструктор предложил:

- Хотите, я расскажу вам что-нибудь из истории?

Мы недоверчиво посматривали на него и держали себя настороже. А он рассказывал нам про Степана Разина, Ивана Болотникова, Емельяна Пугачева.

Потом мы уже сами просили «что-нибудь» рассказать. Он усаживал нас кружком и начинал:

- …У каждого человека есть родина. Это не только деревня, где он родился, или город. Это вся его страна. Вот где твоя родина? - он в упор смотрел на Ваню Селиверстова.

- Советский… - начинал Ваня и тут же поправлялся: - Россия, что ли?

- Правильно, Россия. Сейчас я вам расскажу про человека, который отдал жизнь за свою родину. Это было давным-давно, еще при царе Михаиле Алексеевиче, и человека этого звали Иваном Сусаниным…

- Дима, как ты думаешь, правильно ли поступил Сусанин, отдав свою жизнь за свободу России? И еще, умер ли он в самом деле?

«Хочет поймать меня на слове! А если в самом деле ведет с нами разговор на равных, по- настоящему? Как его понять?…»

- Не знаю, у него не спрашивал, - ответил я.

- Так, - о чем-то думая, протянул Таболин.

- Я знаю! Ежели его шашкой рубанули, ясное дело, умер. А за что рубанули, ему было видней, - выпалил Женя.

Таболин отрицательно покачал головой:

- Такие люди, как Иван Сусанин, не умирают. После минутного молчания Толя осторожно сказал:

- Иван Семенович, я слыхал, что поляки убили его за то, что он их обманул. Это правда?

- Да, - сказал Таболин. И посмотрел на часы: - Пора домой.

Однажды во время учений по ведению разведки с наблюдательных пунктов я заметил, как примерно в километре от меня из-за скалы вынырнул маленький, словно игрушечный, паровозик. Он тащил за собой такие же игрушечные вагонетки. Пыхтя и отдуваясь, медленно катился к подножию горы. Потом вдруг куда- то исчез. Один за другим исчезли и вагоны…

Вот так штука! Я посмотрел на схему, сверился с компасом. Квадрат-12! Мне было известно, что в этом квадрате, за скалистым холмом, примерно в четырех километрах от местечка Вальдек и в двух от «охотничьего» домика Шварца, расположен концлагерь. Значит, игрушечный поезд шел по концлагерю! Что же он вез? И что там, за горой?

Я ползком взобрался на холм, за которым то появлялся, то исчезал железнодорожный состав из вагонеток, и увидел огромное пространство, огороженное колючей проволокой. И там, за проволокой, люди в полосатой одежде носили камень. Замкнутой бесконечной цепью шли они к узкоколейке и, сбросив камни, возвращались в карьер. С вышек-амбразур на них смотрели дула пулеметов, а вдоль дороги стояли подгонялы-надсмотрщики.

Кто они, эти люди? Может, наши, русские?

Тут я увидел, что по склону холма поднимаются трое наших ребят, и бросился им навстречу.

- Ты куда пропал? - спросил меня Женя Хатистов. - Небось заключенных ходил смотреть?

Я не успел ответить, как из-за кустов вышел Таболин.

- Как вы здесь оказались? - строго спросил он.

- Гнались за косулей, - неуверенно произнес Женя. Поочередно посматривая то на Женю, то на меня, то на Ваню, Иван Семенович сказал:

- Ну, а теперь выкладывайте все начистоту.

- Нам выкладывать нечего, - пробормотал Женя. - Мы правда гнались за косулей.

- Ну что ж, за косулей так за косулей, - помолчав немного, произнес Таболин и тут же отдал команду:

- Марш на пункты наблюдения!

Проставляя на карте точки движения по азимуту, я запоздало подумал: «Почему Таболин оказался у ограды немецкого концлагеря? Следил за нами или случайно напал на наш след?»

- Таболин так и не узнал, что мы ходили к концлагерю, - высказал предположение Хатистов.

- А что, если он просто не хотел выдавать нас? - возразил я.

- Верно! Ведь ему самому перепало бы за то, что был в неположенном месте.

Унтер-офицер Краузе не вмешивался в нашу жизнь, а как бы со стороны, из окна своей комнаты на втором этаже, наблюдал за нами.

Но однажды вечером он подошел к Вите Королькову и сказал:

- Мне надо поговорить с тобой, мой мальчик. Пойдем ко мне наверх.

Витя, пугливо озираясь, побрел следом за унтер-офицером, а мы, оставшиеся внизу, проводили его тревожными взглядами. Мы стояли безмолвно до тех пор, пока не перестали скрипеть ступени старой винтовой лестницы, что вела в кабинет Краузе.

- Что он сделал? - шепотом спросил я у Жени.

- Витька-то? - растерянно переспросил тот и развел руками: - Не знаю…

Мы с беспокойством ждали возвращения Вити. А вдруг он проговорится, сболтнет лишнее? Затаив дыхание, я смотрел в окно, прислушиваясь, как часовой тяжелым, размеренным шагом шлифует вдоль стены цементную дорожку.

Витя вернулся от унтера через час с небольшим. Женя и Ваня первыми подбежали к нему, затормошили:

- Ну, чего он тебя?

Витя начал было рассказывать, но, увидев меня, так и ощетинился:

- Мотай отсюда!

- Да ты чего? - удивился я.

- Мотай, говорю! А то как дам!… Я его не узнавал.

Ваня тоже спросил:

- Чего это ты на Димку?

- Сам знает, - сказал он и зло сплюнул в мою сторону. Тут вошел Федотов и велел всем спать. Но я слышал, как о чем-то долго еще шептались Витя и Ваня. А утром Ваня, когда я подошел к нему, молча отвернулся. В этот же день, после занятий, Краузе позвал меня к себе. По скрипучей лестнице я поднялся на