И становилось все яснее, что дни мелких фермеров почтены. Именно они, владельцы полудюжины коров, небольшой свинарни и курятника, составляли костяк нашей практики. Но они же все чаще задумывались, удастся ли им и дальше сводить концы с концами, а некоторые продавали свои фермы более крупным хозяевам. Теперь, в восьмидесятых годах, среди наших клиентов мелких фермеров практически нет. Я могу их по пальцам пересчитать — стариков, которые упрямо продолжают делать то, что делали, только потому, что всегда это делали. Последние из дорогих моему сердцу людей, которые жили по старинным заветам и говорили на старинном йоркширском наречии, совсем уже погубленном радио и телевидением.

Я еще раз вздохнул полной грудью и сел за руль. Томительное ощущение перемен по-прежнему тяготело надо мной, но я поглядел сквозь ветровое стекло на величавые холмы, возносящие лысые вершины к облакам, ярус за ярусом, не подвластные времени, несокрушимые, царящие над всем великолепием долин, и мне сразу стало легче. Йоркширские холмы остались прежними.

Я заехал еще на одну ферму и вернулся домой в Скелдейл-Хаус справиться, нет ли новых вызовов.

Там тоже все переменилось. Зигфрид, мой партнер, женился и жил теперь в нескольких милях от Дарроуби, а в доме, где помещалась приемная, остались только мы с Хелен и малыш Джимми, наш сын. Вылезая из машины, я проследил взглядом глицинию, взбирающуюся по старинному кирпичу к окошечкам, которые из-под самой черепичной крыши смотрели на холмы. Семейную жизнь мы с Хелен начали там, в двух тесных комнатках, а теперь в нашем распоряжении оказался весь дом. Конечно, для нас он был слишком велик, но мы радовались, потому что любили этот старинный просторный особняк, дышавший изяществом восемнадцатого века.

Снаружи он выглядел таким же, каким я его увидел в первый раз столько лет назад. Исчезла только металлическая решетка, которую реквизировали в дни войны на нужды промышленности, и наши с Зигфридом дощечки висели теперь на стене.

Спальню мы с Хелен устроили в большой комнате, где я жил холостяком, а Джимми помещался в былой гардеробной, в свое время служившей и приютом младшего брата Зигфрида, Тристана, в дни его студенчества. Тристан, увы, нас покинул. Войну он окончил в чине капитана ветеринарной службы. Затем капитан Фарнон женился и ушел в министерство сельского хозяйства, где занимался вопросами плодовитости скота. Нам очень его не хватало, но, к счастью, мы довольно часто виделись с ним и его женой.

Я отворил дверь, и в ноздри мне ударил аромат душистого порошка, который мы подмешивали к лекарствам. Он неизменно бодрил меня — запах нашей профессии, никогда полностью не выветривавшийся из дома.

В середине коридора я миновал дверь в длинный сад, огороженный высокой кирпичной стеной, и вошел в аптеку. Важность этого помещения уже шла на убыль. С полок на меня глядели банки благородных пропорций с выгравированными на стенках латинскими надписями Spiritus Aetheris Nitrosi, Liquor Ammonii Acetatis Fortis, Potassii Nitras, Sodii Salicylas. Какие величественные названия! Мой мозг был нашпигован ими. Я знал назубок их свойства, действие, рекомендованное применение, дозы для лошадей, крупного рогатого скота, овец, свиней, собак и кошек. Но скоро, скоро мне надо будет выкинуть все это из головы и помнить только дозировку новейших антибиотиков и стероидных препаратов.

Стероиды вышли на сцену несколько лет спустя, но и они произвели небольшую революцию.

Выходя из аптеки, я чуть было не стукнулся лбом о Зигфрида, который вихрем несся по коридору. Он взволнованно вцепился мне в плечо.

— А, Джеймс! Вас-то мне и надо! Нынче утром я бог знает что пережил. На чертовом проселке в Хай- Листон у меня отвалился глушитель, и теперь мне не на чем ездить. В мастерской послали за новым глушителем, но пока его пришлют, да пока его установят, у меня нет машины. Черт знает, что за положение!

— Ничего, Зигфрид. Я съезжу по вашим вызовам.

— Нет, нет, Джеймс. Очень мило с вашей стороны, но поймите же, это не в первый раз и не в последний. Вот о чем я и хочу с вами поговорить. Нам нужна запасная машина.

— Запасная?

— Ну, да. Без «роллс-ройса» мы обойдемся. Что-нибудь поскромнее на такой вот случай. Собственно говоря, я уже позвонил Хаммонду в гараж, чтобы он пригнал сюда что-нибудь подходящее. По-моему, это он подъехал.

Мой партнер всегда принимает мгновенные решения, и я покорно побрел за ним к входной двери. Мистер Хаммонд действительно уже ждал нас там с автомобилем. Это был «моррис-оксфорд» выпуска 1933 года. Зигфрид стремительно сбежал по ступенькам.

— Вы сказали — сто фунтов, э, мистер Хаммонд? — Он несколько раз обошел машину, поскоблил кое- где ржавчину, проступившую сквозь черную краску, открыл, по очереди все дверцы, оглядел обивку. — Ну что же, старичок видывал лучшие дни, но внешний вид не так уж важен, была бы ходовая часть в порядке.

— Очень недурная машинка, мистер Фарнон, — подхватил хозяин мастерской. — После переборки мотора прошла только две тысячи миль и, можно сказать, масла не жрет вовсе. Аккумулятор новый, а протектор на всех покрышках сносился самую чуточку. — Он поправил очки на длинном носу, расправил тощие плечи и придал физиономии самое деловое выражение.

— М-м-м-м, — Зигфрид несколько раз нажал ногой на задний бампер, и старые пружины застонали. — А тормоза? В холмистой местности, знаете ли…

— Отличные, мистер Фарнон. Первоклассные.

Мой коллега медленно наклонил голову.

— Очень хорошо. Вы позволите мне прокатиться вокруг квартала?

— Конечно, конечно, — ответил мистер Хаммонд. — Проверьте ее на всех передачах. — Он гордился своей уравновешенностью и солидно сел рядом с Зигфридом, который уже водворился за руль.

— Джеймс, да влезайте же! — скомандовал мой партнер, и я устроился позади мистера Хаммонда на заднем сиденье душноватой машины.

Зигфрид рванул с места под рев мотора и старческое скрипение кузова, и мы помчались по улице Тренгейт. Уравновешенность уравновешенностью, но я заметил, что над синим пиджаком владельца мастерской внезапно дюйма на два вылезла белая полоска воротничка.

Тут Зигфрид притормозил возле церкви перед левым поворотом, и воротничок опустился почти до законного уровня, но только для того, чтобы возникать вновь и вновь, пока мы на предельной скорости брали крутые повороты.

На длинной прямой улице мистер Хаммонд заметно приободрился, но когда Зигфрид вжал педаль газа в пол и с громом понесся вперед, вспугивая птиц с деревьев, я вновь узрел воротничок во всей его красе.

В конце улицы, поворачивая машину, Зигфрид почти остановил ее.

— Попробуем испытать тормоза, мистер Хаммонд, — объявил он весело и бросил машину вперед, явно намереваясь произвести проверку тормозов по всем правилам. Рык древнего мотора перешел в вой, поворот на нашу улицу приближался с ужасающей быстротой, и воротничок весь вылез наружу, а за ним и верхняя часть рубашки.

Зигфрид нажал на тормоза, машину резко занесло вправо, и, когда мы по-крабьи боком влетели на Тренгейт, макушка мистера Хаммонда уперлась в крышу, а мне выпал редкий случай полюбоваться практически всей его рубашкой. Когда же мы остановились, он медленно сполз на сиденье, и пиджак занял положенное ему место. Но мистер Хаммонд ни разу не нарушил молчания и, если не считать его движений по вертикали, не проявил никаких признаков волнения.

Мы вылезли, и мой партнер потер подбородок с некоторым сомнением.

— При торможении она немножко тянет вправо, мистер Хаммонд. Надо бы отрегулировать тормоза. А может быть, у вас найдется еще какая-нибудь машина?

Владелец мастерской ответил не сразу. Очки его перекосились на носу, щеки побелели, как бумага.

— Д-да… да, — ответил он дрожащим голосом. — У меня есть еще одна недурная машинка. Думаю,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату