Я пожал плечами. Что еще мог я сделать? Как объяснить?

Температура у барана оказалась нормальной, но вскоре закашляла овца.

— Акха-кха-кха? — Брови вновь вопросительно поднялись, и мне опять пришлось ограничиться пожатием плеч и неопределенной улыбкой.

Когда осмотр перевалил за половину, к нам присоединился еще один ветеринар, видимо, начальник толстушки. Одет он был очень элегантно — темное пальто и черная фетровая шляпа, — а его красивое, по-азиатски скуластое лицо просто излучало дружескую симпатию. Пожав мне руку и хлопнув меня по спине, он, к некоторому моему недоумению, сказал вежливо:

— Салям алейкум!

Английского он тоже не знал и, когда услышал кашель, посмотрел на меня вопросительно.

— Акха-кха-кха?

Я развел руками, помотал головой, и он вдруг просто прыснул со смеху. Вообще он производил впечатление большого весельчака и явно куда-то торопился. Помахав своей подчиненной, он снова дружески потряс мне руку, улыбнулся и ушел.

Непонятное восточное приветствие продолжало меня интриговать, и, повернувшись к толстушке, я изобразил удивление и сказал:

— Салям алейкум?

— Иркутск. Монгол, — тотчас ответила она.

Ах, так он родом с другого конца этой необъятной страны! И, показывая ей, что мне все понятно, я сощурил глаза и пальцами оттянул уголки к вискам.

Она залилась звонким смехом. Да, в смешливости ей отказать было никак нельзя. Но я уже устал топтаться на месте с баночкой вазелина в руке. Чтобы как-то нарушить монотонность, я иногда бормотал что-нибудь вроде:

— Ну, послушайте! Я вот-вот начну биться головой об стену!

И получал в ответ кивок и милую улыбку.

В конце концов я не выдержал, сунул вазелин ей в руку и сбежал к себе в каюту. Позднее я установил, что она мерила температуру овцам более пяти часов.

Начать разгрузку мы не могли, потому что место занимал «Юбберген», доставивший партию рогатого скота, а теперь бравший на борт крепких коренастых лошадок. Нам оставалось только ждать, и меня страшно тянуло на берег, однако таможенники забрали паспорта, а без них мы не имели права покидать судно.

Затем паспорта нам возвратили, и я начал подыскивать себе спутника — Джон Крукс предупредил меня, чтобы один я на берег ни в коем случае не сходил. Помощник капитана и механик объявили, что никуда не пойдут, — кто его знает, какие сейчас отношения между Данией и Россией! Они как раз слушали датские последние известия, и диктор сказал, что Хрущев в чем-то упрекнул скандинавские страны. Вскоре я убедился, что никто из команды на берег сходить не намерен.

Положение спас капитан, как всегда безупречный джентльмен. Заметив, до чего я огорчен, он сказал, что пойдет со мной, если я дам ему несколько минут, чтобы умыться и переодеться.

Пока я в ожидании стоял на палубе, сгустились сумерки, и в домах за портом засветились окна. Лампочки, видимо, были в основном сороковаттные, и общее впечатление создавались довольно унылое.

К тому времени, когда капитан присоединился ко мне, уже совсем стемнело. Заведующий приемкой грузов настоятельно рекомендовал мне побывать в клубе моряков — «Интерклубе», как он его назвал, и я решил последовать его совету, а знакомство с городом отложить на завтра.

Мы спустились по трапу, показали часовым наши паспорта, и я ступил на русскую землю.

— «Интерклуб»? — спросил я, и они неопределенно махнули туда, где во мгле терялись железнодорожные рельсы. Лица их хранили все то же непроницаемое выражение, и мне пришло в голову, что из всех русских, с которыми мне уже довелось познакомиться, только они ни разу не улыбнулись. И я подумал, а почему собственно?

На кранах горели прожектора, и мы видели, что у нас под ногами. Но продвигались медленно, кружа по лабиринту складских зданий, кранов и товарных вагонов, а пристань уходила и уходила вперед — казалось, ей конца не будет. Меня сжигало нетерпение.

— Послушайте, город — вот же он! — воскликнул я и кивнул на высокий забор, окружавший территорию порта. — Наверняка тут имеется какая-нибудь калитка.

Капитан покачал головой.

— Вряд ли. Там дальше есть ворота. Через них мы и выйдем.

Я считаю себя законопослушным членом общества, но порой на меня что-то находит. Вот и теперь я упрямо решил поискать дорогу покороче.

Почти ощупью обогнув вереницу вагонов, я принялся исследовать взглядом смутное протяжение забора, как вдруг из мрака на меня кинулся громадный пес. Что-то в нем было от немецкой овчарки, и несся он на меня со свирепым лаем. Я мельком увидел оскаленные белые клыки, но для более подробного осмотра задерживаться не стал, а рванулся назад, развив завидную скорость, тут же споткнулся о рельс и растянулся на земле.

«Конец!» — мелькнуло у меня в голове. Не стану сочинять, будто вся моя жизнь мгновенно пронеслась перед моим умственным взором, но, бесспорно, нелепость ситуации предстала передо мной с пронзительной ясностью: сейчас я, Джеймс Хэрриот, йоркширский ветеринар, питающий особую слабость к собакам, будет разорван на клочки собакой же позади товарного вагона в вечерней темноте русского порта!

Вот сейчас мои кости хрустнут… Но тут пес глухо рыкнул и, вывернув шею, я увидел, что он почти повис на конце туго натянувшейся цепи. Попавшие в луч прожектора грозные клыки сверкнули, смыкаясь в двух-трех дюймах от моей щиколотки.

Я поспешно отполз в том направлении, где дожидался капитан. Куда девалось его обычное олимпийское спокойствие! Он подхватил меня под локоть, помог встать и повел туда, где, по его словам, находились ворота.

С трудом переводя дух, я подумал, что надолго запомню этот первый полученный мною здесь урок: не шастай по темным углам в России, ходи, как все люди ходят.

У ворот я невольно улыбнулся по своему адресу, хотя нервная дрожь от встречи со злобным сторожем еще не совсем улеглась. В ярко освещенной проходной стояли солдаты, другие солдаты за стеклянной перегородкой внимательно проверили в окошечке наши паспорта, оглядывая нас с головы до ног. Да, пожалуй, спрямлять дорогу не имело смысла… Я в последний раз оглянулся на бесконечное протяжение пристани у себя за спиной: сколько еще четвероногих людоедов прячется в густой тени этого забора?

На улице мы спросили какого-то молодого человека в неизбежной светлой фуражке, как пройти к «Интерклубу», и он любезно проводил нас до самых дверей, где вежливо потряс нам на прощание руки.

Клуб оказался очень уютным, а кое в чем прямо-таки роскошным. Русское время на два часа опережает наше, и, собственно говоря, наступила уже глубокая ночь, тем не менее невысокий распорядитель принял нас с распростертыми объятиями.

Капитан объяснил ему по-немецки, кто мы и откуда, а он кивал и сиял улыбкой, словно после долгой разлуки встретился с любимыми братьями.

Он во что бы то ни стало пожелал показать нам клуб и водил нас из помещения в помещение, приговаривая «плиз!», «плиз!» — слово, которым часто пользовались буквально все, с кем мне пришлось в этот день соприкоснуться.

Мы покорно осмотрели небольшой кинозал, бальный зал, бар и бильярдную, где несколько молодых матросов, говоривших по-немецки, энергично гоняли шары.

Наш гид затем повел нас в библиотеку-читальню, где лежали газеты на всех языках. Я бросился к английским полкам в надежде узнать последние новости. Однако там нашлась только подшивка «Дейли уоркер», причем последний номер был двухнедельной давности. Я грустно знакомился с перипетиями давнишней встречи футбольных сборных Англии и Уэльса, когда распорядитель, улыбаясь уж совсем ослепительно, принялся нагружать меня книгами и брошюрами на английском языке.