покорностью судьбе я замечал, как всякий раз он добавлял к содержимому брюшной полости все новые и новые порции соломинок и грязи с пола.

— Вы только поглядите, — охнул я. — Как будто там и без того мусора мало!

Норман ничего не ответил. Челюсть у него отвисла, по забрызганному кровью лицу струился пот, но он продолжал сводить края невидимой раны. И в его неподвижном взгляде я прочел нарастающее сомнение: не свалял ли он большого дурака, решив стать ветеринаром?

В дальнейшие подробности я предпочту не вдаваться. Зачем терзать себя воспоминаниями? Достаточно сказать, что по истечении вечности я зашил разрыв матки до места, куда доставали мои руки, затем мы очистили брюшную полость, насколько это было возможно, и засыпали там все антисептическим порошком. Отражая непрерывные атаки теленка, я сшил мышцы и кожу, и наконец операция завершилась.

Мы с Норманом поднялись на ноги медленно-медленно, точно два дряхлых старца. Еще дольше я распрямлял спину, следя, как студент нежно растирает свою поясницу. Затем мы приступили к долгой процедуре соскабливания и смывания запекшейся на нашей коже крови и грязи.

Мистер Бушелл покинул свой пост у коровьей головы и оглядел длинный ряд стежков на выстриженной полосе кожи.

— Аккуратная работка, — одобрительно сказал он. — И теленок преотличный.

Да, хоть это-то было верно. Бычок успел обсохнуть и выглядел красавчиком. Туловище чуть покачивалось на неверных ногах, широко расставленные глаза взирали на мир с кротким любопытством. Но о том, что прятала «аккуратная работка», мне страшно было и подумать.

Антибиотики все еще не поступили в широкое употребление, но и в любом случае я знал, что положение коровы безнадежно. Только для успокоения совести я вручил фермеру сульфаниламидные порошки — давать ей трижды в день. И поторопился убраться с фермы.

Некоторое время мы ехали молча. Потом я остановил машину под деревом и упал лбом на баранку.

— Черт! — простонал я. — Словно в дерьме весь обмазался! — Норман только застонал в ответ, и я продолжал: — Нет, вы когда-нибудь видели такую операцию? Солома, грязь, содержимое рубца в брюшной полости бедолаги! Знаете, о чем я под конец думал? Вспоминал старинный анекдот про хирурга, который забыл шляпу в животе пациента. То же самое, только похуже.

— Угу, — придушенно шепнул студент. — И все по моей вине.

— Вовсе нет, — возразил я. — Я сам натворил бог знает чего и начал сваливать на вас, потому что был в панике. Я наорал на вас и должен извиниться.

— Да что вы! Право же… мне…

— В любом случае, Норман, — перебил я, — от души вас благодарю. Вы мне очень помогли. Работали как одержимый, и без вас у меня вообще ничего бы не получилось. Давайте-ка выпьем пивка.

Мы удалились в тихий уголок деревенского трактира, озаренный косыми лучами заходящего солнца, и припали к нашим кружкам. Мы оба совсем вымотались, и нас мучила жажда.

Первым молчание нарушил Норман.

— Как вам кажется, есть у коровы шанс выкарабкаться?

Я уставился на свои порезанные, исколотые пальцы.

— Нет, Норман. Перитонита не избежать. А к тому же почти наверное в матке осталась порядочная дыра. — И я хлопнул себя по лбу, прогоняя мучительное воспоминание.

Никаких сомнений, что больше Беллу живой я не увижу, быть не могло, но болезненное любопытство погнало меня утром к телефону. Протянула она хоть сколько? Или нет?

Гудки в трубке раздавались невыносимо долго, но наконец мистер Бушелл подошел к телефону.

— А, мистер Хэрриот! Белла? Да встала и начала есть. — В голосе у него не слышалось ни малейшего удивления.

Миновало несколько секунд, прежде чем до меня дошел смысл его слов.

— А как она выглядит? Понурой? Тревожной?

— Да нет. Бодрая такая. Полную кормушку сена очистила, а я с нее надоил два галлона.

Будто сквозь сон я услышал его вопрос:

— А когда вы приедете швы снимать?

— Швы?.. Ах, да! — Я с трудом взял себя в руки. — Через две недели, мистер Бушелл. Через две недели.

После ужасов нашего первого визита на ферму я был рад, что Норман сопровождал меня, когда я приехал туда снимать швы. Белла выглядела совершенно нормально, и, пока я щелкал ножницами, она продолжала безмятежно жевать жвачку. В соседнем стойле прыгал и брыкался теленок. Но я не удержался и спросил:

— И по ней ничего видно не было, мистер Бушелл?

— Да нет. — Фермер покачал головой. — Такая же была, как всегда. Не хуже и не лучше. Словно бы и не ее резали.

Вот так я провел мое первое кесарево, сечение. С течением времени Белла принесла еще восемь телят без всяких осложнений и посторонней помощи. Чудо, в которое мне и сейчас трудно поверить.

Но тогда мы с Норманом, естественно, этого знать не могли. И ликовали просто от огромного облегчения, на которое не смели и надеяться.

Когда мы выехали за ворота, я покосился на улыбающееся лицо студента.

— Ну, вот, Норман, — сказал я. — Теперь вы знаете, что такое ветеринарная практика. Жутких переживаний хватает, но зато вас ждут и чудесные сюрпризы. Я много раз слышал, что брюшина у коров не легко поддается инфекции, и, славу богу, убедился теперь в этом на опыте.

— Нет, это просто волшебство какое — то, — пробормотал он задумчиво. — Не знаю, как выразить, что я чувствую. В голову так и лезут цитаты вроде «Пока есть жизнь, есть и надежда».

— Совершенно верно, — ответил я. — Джон Гей, э? «Больной и ангел»?

Норман захлопал в ладоши.

— Отлично.

— Ну-ка, ну-ка… — Я на секунду задумался. — А, вот например: «То славная была победа».

— В точку! Роберт Саути, «Бленхеймская битва».

Я кивнул.

— Она самая.

— Ну, а это: «В крапиве опасности мы рвем цветок спасенья».

— Великолепно! — отозвался я. — Шекспир, «Генрих Пятый».

— А вот и нет. «Генрих Четвертый».

Я хотел было заспорить, но Норман предостерегающе поднял ладонь:

— И не возражайте. Я прав. На этот раз я действительно знаю, о чем говорю.