– Джефф, раз уж этому пареньку так приспичило лечить моих телят, надо бы по его сделать. Ты ж понимаешь?

– Да ладно, Уилли, – ответил Джефф, ни на йоту не утратив обычного благодушия. – Заберу их завтра, с меня не убудет.

– Вот и хорошо, – сказал я. – Дайте мне прочесть инструкцию.

И выудил из жестянки указания к применению и быстро пробежал их, вычисляя дозы по весу телят.

– Начать надо будет с массированного приема. По двенадцать таблеток каждому, а потом по шесть через восемь часов.

– Так они же не проглотят, – заметил фермер.

– Надо будет истолочь и развести в воде. Может быть, пройдем в дом и начнем?

На кухне мы позаимствовали у миссис Кларк ее картофелемялку и принялись толочь таблетки, пока не набрали пять первых доз. Потом вернулись в загон и взялись за телят. Поить приходилось очень осторожно, потому что малыши совсем ослабели и глотали с трудом. Фермер приподнимал каждому голову, а я вливал раствор по каплям сбоку.

Джефф извлекал из всего этого неизъяснимое удовольствие. Он и не подумал уехать, а вытащил трубочку, всю в фестонах неведомо чего, оперся о нижнюю створку и, благодушно попыхивая, следил за нами незамутненным взором. То, что ему пришлось приехать напрасно, его нисколько не раздосадовало, и, когда мы кончили, он уселся за руль и сердечно помахал нам.

– Так я утром заеду за ними, Уилли, – крикнул он без всякой насмешки или задней мысли (в этом я уверен). – От загнивания легких лечения нет! На следующее утро, направляясь к мистеру Кларку, я вспомнил эти прощальные слова. Джефф просто констатировал факт: запас собачьего мяса у него должен был пополниться на сутки позже, только и всего. Но, во всяком случае, утешал я себя, мне удалось попробовать, а так как я ни на что не надеюсь, то и особого разочарования не испытаю.

Едва я остановился во дворе фермы, как к машине подошел мистер Кларк и нагнулся к дверце.

– Из машины-то вам и вылезать незачем, – произнес он. Лицо его превратилось в угрюмую маску.

– А… – сказал я и внутри у меня все сжалось, хотя, кажется, я ничем этого не выдал.

– Вот сами посмотрите. – Он повернулся, и я пошел следом за ним к вагону. К тому времени, когда створки, заскрипев, отворились, мной прочно овладела холодная тоска.

Но делать было нечего, я поднял глаза.

Четверо телят стояли рядом и с любопытством глядели на нас. Четыре мохнатых малыша в жилетках из мешковины, ясноглазые, бодрые. Пятый вольготно расположился на соломе, рассеянно пожевывая бечевку, удерживавшую мешок.

Задубелое лицо фермера расползлось в веселой улыбке.

– Я же сказал, что вам и из машины вылезать нечего, верно? Для чего им ветеринар? Хворь-то прошла!

Я молчал. Мое сознание просто отказывалось воспринять то, что видели глаза. Тут пятый теленок поднялся на ноги и сладко потянулся.

– Видали?! – воскликнул фермер. – Потягивается! Больные-то они не потягиваются!

Мы вошли, и я начал осматривать телят. Температура нормальная, понос прекратился – что-то сверхъестественное. А белый теленок, который вчера был при последнем издыхании, вдруг, словно, празднуя возвращение к жизни, забегал по вагону, вскидывая ноги и брыкаясь, как необъезженный мустанг!

– Да вы поглядите на этого разбойника! – ахнул фермер. Мне бы его здоровье!

Я убрал термометр в футляр, а футляр сунул в карман.

– Ну, мистер Кларк, – сказал я медленно, – такого я никогда не видел! Все еще в себя прийти не могу.

– Куры петухом запели, одно слово, – согласился фермер и перевел широко открытые глаза на ворота. В них въезжала такая знакомая колесница смерти – фургон Джеффа Мэллока.

Когда живодер заглянул в телятник, на его лице не отразилось ничего. Правда, было трудно вообразить, чтобы какая-то тень могла омрачить эти розовые щеки, эти мирные глаза, однако мне почудилось, что клубы дыма из его трубки начали вылетать чуть быстрее. На самой трубке со вчерашнего дня появились новые фестоны – мне показалось, что я узнаю волокна печени.

Наглядевшись, он повернулся и зашагал к своему фургону с интересом поглядывая по сторонам, а затем уставился на темные тучи, громоздящиеся над западным горизонтом.

– А к вечеру дождь будет, Уилли, – сообщил он.

Хотя тогда мне это было невдомек, но я присутствовал при начале великого переворота в области лекарственной медицины, подлинной революции, которой вскоре предстояло смести в небытие недавние панацеи. Еще немного – и ряды причудливых флаконов с резными пробками и латинскими надписями исчезнут с аптечных полок, а названия, столь дорогие сердцу многих и многих поколений, – эфир, нашатырь, настойка камфары – навеки канут в Лету.

Это было только начало, а за углом уже дожидалось новое волшебное средство – пенициллин и прочие антибиотики. Наконец-то, у нас появилось, с чем работать, наконец—то, мы могли применять лекарства, зная, что они подействуют!

По всей стране, по всему миру ветеринары в эти дни наблюдали первые ошеломительные результаты, переживая то же, что и я в тот день. Одни с коровами, другие с собаками и кошками, третьи с дорогими скаковыми лошадьми, с овцами, свиньями. И в самой разной обстановке. Но со мной это произошло в старом вагоне, приспособленном под телятник, среди ржавеющего железного хлама на ферме Уилли Кларка.

Разумеется, продлилось это недолго – то есть сотворение чудес. То, чему я стал свидетелем в этом телятнике было воздействием совершенно нового агента на ничем не защищенную популяцию бактерий. Дальше пошло иначе. Со временем микроорганизмы приобрели резистентность, и пришлось создавать новые, более действенные сульфаниламиды и антибиотики. Так что битва продолжается. Мы получаем хорошие результаты, но волшебных исцелений не совершаем, и мне очень повезло, что я принадлежу к поколению, которое видело самое начало, когда одно чудо следовало за другим.

Эти телята выздоровели мгновенно и окончательно – у меня и теперь становится тепло на душе, когда я о них вспоминаю. Уилли, конечно, ликовал, и даже Джефф Мэллок по-своему отдал случившемуся дань восторга. Отъезжая, он крикнул нам:

– Значит, в этих синеньких таблетках большая сила имеется! На тебе – загнивание легких излечили!

Практика в Дарроуби давала мне одно неоценимое преимущество. Лечил я, главным образом, скот, что не мешало мне питать горячую страсть к собакам и кошкам. И, проводя большую часть времени среди йоркширских просторов, я знал, что в городе меня ждет пленительный мир домашних любимцев.

Заниматься кем-нибудь из них мне приходилось каждый день, и это вносило в мою жизнь не только разнообразие, но и особый интерес, опиравшийся на чувства, а не на финансовые соображения, причем удовлетворять его я мог не торопясь и со вкусом. Вероятно, непрерывная интенсивная работа с мелкими животными может превратиться в подобие сосисочной машины, в бесконечный конвейер мохнатых тел, в которые втыкаешь и втыкаешь иглы. Но в Дарроуби каждый маленький пациент становился нашим знакомым.

Проезжая по городу, я без труда их узнавал: вон джонсоновский Буян выходит с хозяйкой из скобяной лавки – от экземы ушной раковины и помину не осталось, а уокеровский Рыжик, чья лапа отлично срослась, весело покачивается на угольной повозке своего хозяина, и, конечно, бриггсовский Рой отправился один прогуляться по рыночной площади в поисках приключений, так что не миновать снова его зашивать, как тогда, когда он напоролся на колючую проволоку. Я извлекал массу удовольствия, вспоминая их недуги и размышляя об особенностях их натуры. Ведь каждый был личностью и проявлял ее по-своему.