долгая война, Алексий. Уже двадцать четыре года. Даже Троянская длилась всего десять.

Мы пересекали Агору; он показал на несколько женщин у прилавка и сказал:

– Когда вон то дитя родилось, война тянулась уже столько лет, сколько Троянская, а сейчас это почти женщина.

Должно быть, в его голосе прозвучало больше, чем он говорил, потому что девочка подняла глаза и взглянула на него. Он ей улыбнулся, у нее чуть приоткрылись губы в ответ и лицо на миг просветлело; она была в траурной одежде и выглядела чахлой и бледной. Женщина, ее спутница, не похожая по виду на мать, что-то резко бросила ей, хотя у девочки явно мысли были чисто детские. Я сказал Лисию:

– Должно быть, она потеряла отца в битве.

Он оглянулся на нее поверх голов и ответил:

– Да, и последнего из братьев тоже. Их было три.

– Выходит, ты их знаешь?

– О да. Я даже знал ее ребенком. Она чуть не заговорила со мной, но тут вспомнила, что она теперь старшая. Это дочь Тимасия, который был триерархом 'Демократии'.

Тем временем девочку повели с рынка. По спинам было видно, что та женщина до сих пор выговаривает ей.

– Что станется с ней? - задумчиво проговорил Лисий. - Эта стерва с кислой физиономией - вдова старшего сына, по-моему. Неподходящая пора жизни для таких перемен. Девочка получила необычное, немного небрежное воспитание; мать, сейчас уже мертвая, постоянно болела, и маленькая Талия почти все время проводила с отцом и молодыми мужчинами своей семьи. Вплоть до прошлого года им даже не приходило в голову отослать ее, когда я приходил, словно это была не девочка, а домашний щенок; сам знаешь, как бывает порой с поздними детьми. Один сын был убит под Византием, второй здесь, в Аттике, при набеге. А потом Тимасий с последним сыном ушли в составе посланного к нам афинского флота. И вот так кончается семья, осталась одна эта маленькая бедняжка.

Он шел, погрузившись в задумчивость. Я сказал ему что-то, но он не слышал.

– Она была хорошенькая до того, как все это случилось, - говорил он, по крайней мере личико у нее было славное. Я думаю, эта женщина будет рада сбагрить ее с рук при первом удобном случае, неважно, кто посватается… Тимасий и его сыновья - это был хороший род. Я знал их всех.

– Лисий! - воскликнул я, уставившись на него. - О чем ты думаешь?! Да ей, судя по виду, не больше двенадцати лет.

Он посчитал на пальцах.

– Ну, она родилась три олимпиады назад, в тот год, когда Алкивиад выиграл скачки на колесницах; так что ей тринадцатый год, по крайней мере… - Потом он рассмеялся и добавил: - А почему бы и нет? Когда есть хорошая причина, можно и потерпеть, женщин вокруг полно. Вспомни, насколько лучше конь, если возьмешь его жеребенком и сам вырастишь.

После короткой паузы я отозвался:

– Ну что ж, тогда и в самом деле почему нет, раз ты так думаешь?

Я вспоминал все свои ожидания, столь отличные от того, что ждал он; и все же, если подумать, это было вполне в его духе.

– Она получит малую часть, думаю, - продолжал он, - так что ни один из нас не будет слишком обязан другому имущественно. Моя сестра Нико выучит ее тому, чему она, наверное, не обучилась дома. Я сниму маленький домик, не стану лезть из кожи вон, чтобы держать большой. Если потом дела выправятся - тем лучше, это заставляет женщину больше уважать тебя, чем в противном случае. - Он продолжал рассуждать и дальше в таком духе; можно было подумать, что он держит эти планы в мыслях не первую неделю. - Какой у нас сейчас месяц? Полагаю, мы можем сыграть свадьбу в Гамелионе [100] , как все.

– Но ты ведь не имеешь в виду ближайший Гамелион? - воскликнул я в испуге.

– Почему же нет? Она наверняка успеет все подготовить за три месяца.

– Я думал, ты сейчас собираешься только обручиться с ней. Она ведь совсем дитя.

– О нет, я должен сразу жениться на ней, совершенно ясно. Это единственный способ сделать с ней что-то. Какие недостатки ни принесло ей воспитание, но у нее хватает и достоинств. Ее научили хорошим манерам, отваге, правдивости, даже если не смогли обучить вышиванию. Зачем оставлять ее еще на год этой тонкогубой ведьме, которая превратит ее в хитрую, жеманную ханжу, сладкоречивую, изворотливую, зловредную, как старая повитуха? Я даже не уверен, что Гамелион наступит достаточно быстро, чтобы помешать этому.

Припомнив сцену на Агоре, я понял, что он имеет в виду. А он продолжал:

– Я могу тебе сказать, что она чувствует, когда видит меня: словно наткнулась на какой-то предмет обстановки или собаку, которые напоминают ей о старом доме. Я рассказывал ей миф о Персее, когда ей было шесть лет.

– Так чего же ты ждешь? - сказал я. - Возьми свои крылатые сандалии и освободи ее от цепей, пока не появился дракон [101].

Он засмеялся и взял меня за руку.

– Будь благословен, Алексий, думаю, я действительно этого хочу. Полагаю, нынешний день навел меня на такие мысли. С тех пор, как началась эта война, мы растратили не просто наше серебро, не просто даже кровь - мы растратили что-то из своих душ. Когда я в последний раз поднимался в Верхний город, мне показалось даже, что и сама Дева выглядит усталой. Пришло время подумать о том, чтобы зачать сына, чтобы подготовить свежие силы для следующего круга… Надо послать к ним Нико.

Двумя днями позже он передал мне рассказ своей сестры. По его словам, она очарована маленькой Талией и не думает, что та отстала в развитии для своего возраста. Нико сказала, что только потрясение от потерь и тоска по дому вернули ее в детство. Еще Нико сказала, что невестка Талии не такая уж мегера, как считает Лисий; она довольно справедливо отметила, что никакая порядочная особа, несущая ответственность за молоденькую девочку, не позволит ей улыбаться мужчинам на рынке. Но все же она женщина неумная, закоснелая в своих привычках и обычаях, не особенно чувствительная и, пытаясь за месяц вдолбить девочке то, на что уходит три года, довела ее до ужасного состояния - та не может взять в руки веретено, не оборвав нить. 'Она очень высокого мнения о тебе, Лисий, и хотела повторить мне все добрые слова, какие говорил о тебе ее отец, лишь бы доставить мне удовольствие, ибо есть в ней природная доброта, которую ощущаешь сразу. Но ее тут же призвали к порядку и упрекнули в навязчивости и развязности. Мне было так жалко бедняжку; вплоть до того момента ей не приходило в голову, что мое посещение связано с ней, а потом я уже не смогла вытащить из нее ни слова, будь уверен'.

Главой семейства был древний дед, глухой и почти слепой - он принимал Лисия за юношу, потому что тот не носил бороды. Но наконец все было улажено, о приданом договорились, и Лисий пошел вместе с сестрой повидать девочку.

– Сначала, - рассказывал он, - я даже не мог заставить ее взглянуть на меня. Бедная малышка, никогда еще я не видел такой перемены. Раньше еще со двора было слышно, как она поет в доме. Но мудрая Нико отвлекла ее невестку разговором о пороках рабов, и это дало мне немного времени. Я рассказал ей, как прекрасно действовал ее отец в битве - такой разговор она отлично понимает. Потом напомнил о нашем старом знакомстве и сказал, что у меня в доме она почувствует себя больше дома, чем здесь. Она уже выглядела не такой несчастной; но я видел, что та стерва не дает ей жить, нагоняет панику, и потому добавил: 'А теперь слушай меня, потому что меня ты знаешь дольше, чем их всех. Похищение и побег с пира - это игра, и нам придется ее разыграть для удовольствия гостей, которые считают, что это самая лучшая часть свадьбы. Но все остальное может подождать, - так я ей сказал, - до того времени, пока мы не станем друзьями. Это будет наша с тобой первая тайна; поглядим, как ты ее сохранишь'. Когда мы уходили, она выглядела намного лучше, почти такой, как в прежние времена.

Нико убедила его не торопиться, подождать наступления перелома года зимнего солнцеворота - и жениться в Гамелионе, как он и планировал с самого начала. Она говорила, вполне разумно, что к тому времени Талии исполнится четырнадцать лет - а это самый ранний возраст, когда он может взять молоденькую девочку в свой дом без пересудов со стороны людей.

Он сказал мне, что не собирается искать другой корабль; в любом случае пройдет долгое время, пока флот вновь наберет силу. Он будет проходить учения вместе со своей фратрией (это была и моя фратрия),