низко коротко остриженная седая голова наклонялась к песику.

— У него гематома ушной раковины, — сказал я.

— А что это такое?

— Ну… мелкие кровеносные сосуды между кожей и надхрящницей разрываются и кровь, вытекая, образует вот такое вздутие.

Она погладила косматую угольно-черную шерсть.

— Но что вызывает этот разрыв?

— Обычно экзема. Он последнее время, наверное, часто встряхивал головой?

— Да, пожалуй. Я как-то не обращала внимания, но теперь, когда вы спросили… Словно у него что-то застряло в ухе и он старается вытряхнуть помеху.

— Это и вызвало разрыв сосудов. Да, у него действительно есть небольшая экзема, хотя для его породы это редкость.

Она кивнула.

— А лечение?

— Боюсь, тут помогает только операция.

— Боже мой! — Она прижала ладонь ко рту. — А без нее никак нельзя?

— Не тревожьтесь, — сказал я. — Надо только выпустить кровь и подшить отслоившуюся кожу. Если этого не сделать, он будет мучиться еще долго, а ухо навсегда останется изуродованным. Такому красавчику это совсем ни к чему.

Говорил я вполне искренне. Хэмиш был отличным образчиком своей породы. Шотландские терьеры — удивительно симпатичные собаки, и я очень жалею, что теперь они почти исчезли.

После некоторых колебаний мисс Уэстермен дала согласие, и мы договорились, что я прооперирую его через два дня. Явившись с Хэмишем к условленному часу, она положила его мне на руки, несколько раз погладила по голове, а потом посмотрела на Тристана и снова на меня.

— Вы ведь его побережете? — сказала она, выставив подбородок и устремив на нас белесые глаза. На мгновение я почувствовал себя гадким шалунишкой, которого застигли на месте преступления, и, по- видимому, Тристан тоже испытал нечто подобное — во всяком случае, когда бывшая учительница удалилась, он тяжело перевел дух и пробормотал:

— Черт подери, Джим, с ней шутки плохи! Не хотел бы я попасть ей под сердитую руку.

Я кивнул.

— Согласен. А на своего пса она не надышится, так что давай постараемся.

Когда Зигфрид вышел, я приподнял ухо, которое теперь напоминало надутый колпачок, сделал надрез по внутренней поверхности ушной раковины, подставил эмалированную кювету под брызнувшую кровь, а затем выдавил из раны несколько больших сгустков.

— Не удивительно, что малыш визжал, — заметил я. — Ну да когда он проснется, ему уже будет легче.

Полость между кожей и надхрящницей я заполнил сульфаниламидом, а затем начал шить с шинами. Без них кровь могла просочиться в полость, и через несколько дней возникла бы новая гематома. Когда я только начал оперировать ушные гематомы, я вкладывал в полость марлевый тампон, после чего прибинтовывал ухо к голове. Чтобы удержать повязку на месте, хозяева нередко надевали на собак смешные чепчики, но это мало помогало и непоседливые собаки скоро срывали чепчик вместе с повязкой.

Шины были гораздо надежнее: расслоившиеся ткани плотнее прилегали друг к другу, и это снижало возможность смещения.

К обеду Хэмиш очнулся и, хотя был еще немного сонным, казалось, испытал довольно большое облегчение от того, что его ухо вновь стало плоским. Утром мисс Уэстермен предупредила, что уезжает на весь день, и обещала забрать его вечером. Черный песик, чинно свернувшись в своей корзинке, философски поджидал хозяйку.

За чаем Зигфрид посмотрел через стол на брата.

— Тристан, я на несколько часов уезжаю в Бротон, — сказал он. — Будь добр, останься дома и отдай мисс Уэстермен ее терьера. Когда она за ним заедет, я точно не знаю. — Он положил себе ложку джема. — Ты можешь приглядывать за Хэмишем и одновременно заниматься. Пора тебе провести дома хотя бы один вечер.

Тристан кивнул:

— Хорошо. Я останусь.

Но я заметил, что сказал он это без всякой радости.

Когда Зигфрид уехал, Тристан потер подбородок и задумчиво уставился на темнеющий сад за стеклянной дверью.

— Это очень не вовремя, Джим.

— А почему?

— Лидия нынче вечером свободна, и я обещал с ней встретиться. — Он тихонько засвистал. — Жаль упускать случай, когда все идет так хорошо. По-моему, я ей очень нравлюсь. Она стала уже совсем ручной.

Я посмотрел на него с удивлением;

— А мне казалось, что после вчерашнего ты будешь мечтать только о тишине, покое и о том, как бы лечь пораньше.

— Я? Да ничего подобного! Мне бы только вырваться отсюда!

Да, вид у него был свежий, глаза блестели, на щеках снова цвели розы.

— Послушай, Джим, — продолжал он. — А ты не посидел бы тут с собачкой?

— Извини, Трис, но мне надо посмотреть корову Теда Биннса. До его фермы далеко, и меньше чем за два часа я не обернусь.

Он помолчал, а потом поднял палец:

— Нашел! Так просто, лучше и не придумаешь. Я приведу Лидию сюда.

— Как? В дом?

— Именно. В эту самую комнату. Корзинку Хэмиша поставлю у камина, а мы с Лидией устроимся на диване. Чудесно! Что может быть приятнее в холодный зимний вечер? И к тому же никаких расходов.

— Трис! А Зигфрид? Что, если он вернется раньше времени и застукает вас тут? После его утренней нотации?

Тристан закурил сигарету и выпустил огромное облако дыма.

— Не вернется! Есть у тебя манера, Джим, изводить себя по пустякам. Из Бротона он всегда возвращается позже, чем собирался. Все будет в ажуре.

— Ну как хочешь, — сказал я. — Но, по-моему, ты напрашиваешься на неприятности. И как насчет бактериологии? Экзамены ведь на носу.

Сквозь завесу дыма я увидел, что он ангельски улыбается.

— Быстренько подчитаю, и дело с концом.

На это мне возразить было нечего. Сам я по шесть раз перечитывал каждый параграф, но Тристану, с его быстрой сообразительностью, возможно, было вполне достаточно «подчитать» в последнюю минуту.

Я отправился на вызов и вернулся около восьми. Про Тристана я совсем забыл: корова Теда Биннса не поддавалась моему лечению и меня одолевали сомнения, правильный ли я поставил диагноз. В таких случаях я тороплюсь заглянуть в справочники, а они стояли на полках в гостиной, и я бросился туда по коридору почти бегом.

Распахнув дверь, я остановился на пороге в полном недоумении. Диван был подвинут к весело топящемуся камину, в воздухе висели облака табачного дыма и резко пахло духами, но комната была пуста.

Удивительнее всего выглядела портьера над стеклянной дверью: она медленно опускалась, словно под ней секунду назад что-то пролетело на большой скорости. Я нырнул под нее и выглянул в темный сад. Из мрака донеслись звуки какой-то возни, шум падения и приглушенный вопль. Затем послышался дробный топот и пронзительные вскрики. Я постоял, вслушиваясь, а когда мои глаза привыкли к темноте, пошел по