дернули за рукав, и я узнал человека, на которого обратил внимание еще раньше. Он сидел в компании двух мужчин и трех женщин. Мужчины все трое были брюнеты в тесных костюмах и смахивали на иностранцев. Их громогласные дамы были отчаянно расфуфырены. Я еще подумал, что они могли бы без всяких затруднений выдавать себя за членов мафии.

Брюнет придвинул физиономию к самому моему лицу — бегающие темные глаза, хищная улыбка.

— Номер третий в норме? — шепнул он.

Я не понял. Видимо, он знал, что я ветеринар, а раз я пропустил собаку, то, следовательно, должен был считать, что она в норме.

— Да, — ответил я. — Конечно.

Он энергично закивал и хитро посмотрел на меня из-под полуопущенных век. Вернувшись к своим друзьям, он что-то им быстро сказал, после чего они обернулись и одарили меня одобрительными взглядами.

Я недоумевал, но затем меня осенило: да они же решили, будто я подсказал им победителя. Не могу в этом поклясться, но, во всяком случае, когда номер третий пришел отнюдь не первым, их отношение ко мне претерпело резкую перемену, и выражение их лиц, когда они на меня посмотрели, стало настолько зловещим, что уже трудно было усомниться в их принадлежности к мафии.

Но как бы то ни было, до конца бегов все шло гладко. Ни единой собаки удалять мне больше не пришлось — к огромному моему облегчению, поскольку я и так нажил себе слишком много врагов для одного вечера.

После последнего забега я оглядел длинный бар. Почти все столики были заняты теми, кто не прочь выпить «на дорожку», но все-таки нашелся свободный, и я устало опустился на стул. Стьюи просил меня обязательно задержаться на полчаса, пока всех собак не увезут: вдруг в последнюю минуту что-нибудь приключится. И я не собирался нарушать свои обязательства, хотя больше всего мне хотелось поскорее убраться отсюда и никогда больше не возвращаться.

Громкоговорители все еще извергали великолепный голос Джорджа. «В десять я всегда уже в постели», — сообщил он тремоло, и я ему позавидовал.

У стойки сидели почти все, кого я успел погладить против шерсти, — мистер Кокер, другие администраторы, владельцы собак. Они шептались, толкали друг друга локтями, и мне не приходилось особенно гадать, о чем идет речь. Мафиози также не скупились на черные взгляды исподтишка, и я просто физически ощущал захлестывающие меня волны враждебности.

От мрачных мыслей меня отвлекло появление букмекера с помощником. Букмекер плюхнулся в кресло напротив меня и вывернул на стол большую кожаную сумку. В жизни я не видел столько денег сразу! Я глянул на него через гору пятифунтовых, фунтовых и десятишиллинговых бумажек, с которой скатывались ручейки позвякивающих монет.

Они принялись сортировать и пересчитывать свою добычу, а я следил за ними, как загипнотизированный. Гора уже уменьшилась наполовину, когда букмекер заметил мой взгляд. Прочел ли он в нем тоскливую зависть, показался ли я ему бедняком или просто несчастным, но он заложил указательный палец за откатившейся в сторону полукроной и щелчком ловко отправил ее ко мне по полированной поверхности столика.

— Выпей что-нибудь, сынок! — сказал он.

За последний час мне второй раз предлагали деньги, и я растерялся почти так же, как и от гонорара Амброза. Букмекер несколько секунд смотрел на меня без всякого выражения, а потом ухмыльнулся. У него было симпатичное некрасивое добродушное лицо, и оно мне вдруг очень понравилось. Я почувствовал большую благодарность к этому человеку — не за деньги, а за дружескую улыбку, единственную на протяжении всего этого вечера. Я улыбнулся в ответ.

— Спасибо, — сказал я, встал и пошел к стойке.

На следующее утро я проснулся с мыслью, что это мой последний день в Хенсфилде. К обеду должен был вернуться Стьюи.

Во рту я все еще ощущал дурной вкус после вчерашнего. Но когда я, начиная утренний прием, откинул ставшую уже такой привычной занавеску, настроение у меня сразу повысилось. Среди разнокалиберных стульев меня поджидал только один пациент — но пациентом этим был Ким! Могучий золотистый красавец Лабрадор сидел на полу между своими хозяевами. При виде меня он вскочил, размахивая хвостом и растягивая губы, словно от смеха.

Ни намека на запах, ужаснувший меня неделю назад, но, еще раз взглянув на пса, я словно ощутил особое благоухание — благоухание успеха. Он прикасался этой ногой к полу. Нет, не опирался на нее всей тяжестью, но тем не менее опускал ее и дотрагивался до пола все время, пока прыгал вокруг меня.

В мгновение ока я очутился в своем мире, а мистер Кокер и события прошлого вечера забылись как дурной сон.

У меня просто руки зачесались.

— Положите его на стол, — скомандовал я и не мог удержаться от смеха, потому что Гилларды немедленно подсунули колени под распорки. Они хорошо усвоили свои ассистентские обязанности!

Сняв лубки, я чуть не пустился в пляс. Немного засохшего гноя и других выделений, но когда я их смыл, повсюду открылась здоровая гранулирующая ткань. Новая розовая плоть скрепила разбитый сустав, сгладила и спрятала следы повреждений.

— За ногу можно не опасаться? — робко спросила Марджори Гиллард. Я поглядел на нее с улыбкой.

— Да, безусловно. Теперь уже нет сомнений. — Я почесал Киму шею, и хвост весело застучал по столу. — Сустав, вероятно, утратит подвижность, но ведь это не так уж важно, правда?

Я использовал последние гипсовые бинты Стьюи, и мы сняли Кима со стола.

— Ну вот и все, — сказал я. — Недели через две покажите его своему ветеринару. Но, думаю, больше перевязок не потребуется.

Гилларды отправились в обратный путь, а часа через два появился Стьюи со своим семейством. Все дети стали шоколадно-коричневыми и даже младенец, по-прежнему буйно вопивший, покрылся красивым загаром. Нос у Мег облупился, но вид у нее был свежий и отдохнувший. Стьюи в рубашке с открытым воротом, весь красный, как вареный рак, казалось, еще потолстел.

— Этот отдых спас нам жизнь, Джим, — сказал он. — Просто не знаю, как вас благодарить, и, пожалуйста, скажите от нас спасибо Зигфриду. — Он с нежностью поглядел на свое ринувшееся в дом неуемное потомство и, словно вспомнив что-то, опять повернулся ко мне: — А тут как? Все было в порядке?

— Да, Стьюи. Конечно, случались и удачи, и неудачи.

— А у кого их не бывает? — засмеялся он.

— Естественно. Но сейчас все хорошо.

Ощущение, что все хорошо, оставалось со мной и когда дымящие трубы скрылись позади. Вот поредели и исчезли последние дома, а впереди распахнулся совсем другой, чистый мир, и вдали поднялась зеленая линия холмов, громоздящихся над Дарроуби.

Вероятно, мы все любим возвращаться к приятным воспоминаниям, но у меня выбора и не было: на рождество я получил письмо от Гиллардов с целой пачкой фотографий — большой золотистый пес прыгает через барьер, взмывает высоко в воздух за мячом, гордо несет в пасти палку. Нога сгибается почти нормально, писали они, и он совершенно здоров.

Вот почему даже теперь, когда я вспоминаю эти две недели в Хенсфилде, первым в памяти у меня всплывает Ким.

Да, конечно, я предпочел бы обойтись без знакомства с изнанкой «подпольных» собачьих бегов, но, во всяком случае, оно навсегда излечило меня от желания подрабатывать таким способом. Зато завершается эта история одной из самых радостных моих побед — сохранением ноги Кима! Как странно и чудесно, что все закончилось так! Если бы мне принесли этого пса в нашу нынешнюю операционную с новейшими антибиотиками и оборудованием, лучшего результата достигнуть все равно было бы невозможно. Античные хирурги упоминают «благой гной». И для меня это не пустые слова.