дороге попадались убитые, наши и противника... Но, в общем, в тот день на меня эта коса произвела довольно мирное впечатление.

Закончив дела, я расположился на пляже купаться и загорать. Было тепло, солнечно. Дул с моря теплый ветер и гнал к берегу большие спокойные волны. Плыть навстречу этим волнам было замечательно легко и интересно. Все никак не хотелось поворачивать обратно к берегу. Когда плывешь навстречу волнам и ветру, то кажется, что движешься очень быстро, и это радует, зато повернешь обратно, и впечатление получается совершенно противоположное, кажется, что ты, несмотря на все твои усилия, не только не продвигаешься к берегу, а наоборот, быстро относишься обратно в море. Впечатление на первый раз получается весьма тревожное, особенно, если заплыл далеко от берега.

Метрах в двухстах или трехстах от берега из воды торчали трубы и верхние части какого-то парохода. Я все собирался туда сплавать, да так и не собрался. Песочек был исключительно чистый и горячий, валяться на нем большое наслаждение. Ночью, как чаще всего бывает, наступает почти полная тишина в отношении войны. И на море тогда так хорошо и спокойно, что и вовсе забываешь про войну. Однажды взял я гитару, сел у самого моря. Было часов 11 вечера. Море тихо плескалось передо мной, а полная луна прокладывала по нему широкую серебряную дорогу, уходящую в бесконечную даль. Звук гитары у воды более мелодичный, чем обычно, или это так кажется из-за очень уж поэтического окружения, создаваемого природой.

Днем я у самого берега моря ремонтировал свои пушки, а под вечер начали наши артподготовку; танки и самоходки вышли на исходные позиции, и с этого времени бой на косе не прекращался в течение целой недели. Эх, и была же там 'поэзия' - забыть будет трудно! Я как раз в эту ночь поехал опять на 'виллисе' вдоль косы по направлению к немецким позициям. Мне нужно было разыскать одну нашу боевую машину, на которую меня вызвали по радио. Едем в полной темноте, иногда нарушаемой осветительными ракетами, которые пускают немцы. После этих ракет тьма кажется еще непрогляднее, за 4 метра от машины ничего не видно. Вывернется встречная машина - имеешь полную возможность расшибиться, или залетишь в воронку - тоже хорошего мало, или с дороги съедешь - можно на мину нарваться, в общем - 'кругом шестнадцать', а тут еще снаряды немецкие, хоть и не часто, но все же рвутся то справа, то слева, то кажется, что прямо на дороге впереди машины. Однако нужно ехать, значит, едешь, и, пока жив, - ничто не может остановить. А кругом гремит и грохочет - это наши производят артподготовку.

Красивое это представление, когда происходит это в темную ночь. По темному небу несутся целыми сериями огненные поленья - это работают наши 'катюши'.

Одинокие цветные трассы и высоко, и низко прочерчивают тьму - это следы от трассирующих артиллерийских снарядов, проносящихся в сторону врага. Иногда светящиеся трассы немецких и наших снарядов пересекаются в воздухе. На переднем крае бьют пулеметы - немецкие и наши, и тоже, как от снарядов, перекрещиваются огненные полосы. А тут еще прилетит какой-нибудь одиночный самолет, и тогда в него посылаются тысячи трассирующих пуль, следы которых образуют высоко в небе огромные разноцветные букеты. В добавление ко всему на переднем крае то и дело вспыхивают разноцветные осветительные ракеты и, описав высокую крутую дугу, падают на землю и догорают. Все это вместе взятое дает чертовски красивое зрелище, особенно если смотреть на все это из безопасного места.

Но в ту ночь у меня не было особых возможностей любоваться, ибо было много неотложных дел и много опасности. Так продолжалось до рассвета, а как только начало рассветать, наши части пошли в наступление на деревню Веселовку и на высоту, что правее этой деревни, - в общем, по всему фронту на этом участке. Немцы открыли сильный артогонь по наступающим и по всей косе. Авиация противника многократно наносила бомбовые удары, в особенности по нашим танкам, да и по всей косе, ибо она вся была сплошным скоплением людей и всевозможной техники, а также обозов и временных складов горючего и боеприпасов.

Незавидность нашего положения усугублялась еще и тем, что на косе этой, кроме сыпучего песка, ничего не было, а в нем даже щель вырыть нельзя, потому что он осыпется и замаскироваться негде. В крайнем случае, приткнешься где-либо за холмик или в воронке, ну и чувствуешь себя вроде страуса, прячущего голову в песок. Вследствие такого положения потери наши на этой косе были довольно значительны: то ранило, то убивало людей, лошадей, то калечило танки, автомашины, пушки и прочее.

Не считая беспрерывных разрывов снарядов, на мою лично долю в один день выпало еще два страха, один за другим. Танк нашего полкового командира находился у самой воды на совершенно открытом пляже. Замаскировать его было нечем, так что немцам видно было его и с земли, и с воздуха. Немецкие снаряды разрывались кругом, и, кроме того, немцы били по танку болванками, но не попадали, и они с дьявольским шумом и визгом проносились рядом. Я был у танка с командиром разведки и с одним нашим автоматчиком. Подполковник сидел в танке у переднего люка и вел по радио переговоры с экипажами наших боевых машин, находящихся несколько впереди нас. День был солнечный и теплый, синее море, синее небо и желто-белый песок. Вдруг смотрим: в вышине со стороны моря блестят на солнце бело-серой краской немецкие пикирующие бомбардировщики - целая стайка...

Тетрадь No 4

Коломея, 11/VII 1944 г.

Продолжаем блаженствовать в этом симпатичном городке. Зажились мы в нем. Наступили жаркие дни. Поспели некоторые сорта ягод. Яблоки тоже начинают быть съедобными. Купаемся в речке, название ее Прут. Вода замечательно приятная. Третьего дня ездил за город: учил стрелять из пушки своих учеников, помпотехов. Стреляли очень удачно. Приезжал командующий и очень был доволен. Затем учил их бросать РПГ-40. Получилось маленькое ЧП. При разрыве одной из гранат мне что-то ударило всего на сантиметр от левого глаза. Кровь потекла энергично, но глаз не повредило. Впрочем, левый глаз это ерунда, правый было бы жалко. <...>

21/VII 1944 г.

Кажется, кончился наш долгосрочный отдых. Завтра выезжаем на выполнение боевого задания. Идем на Станислав. Из дивизии нас, кажется, все же отнимают. Если из дивизии мы уйдем, то дадут нам жизни - это уж точно. Да и пора нам браться за дело - ведь десятый месяц пошел с тех пор, как были мы последний раз в бою. Только что кончилось совещание командиров техчасти. Люди мы все уже бывалые, деловые, каждый в своем деле специалист. Так что совещаться долго не пришлось, все понятно. Впрочем, до утра еще может быть десять перемен.

Последние дни в Коломее мы пожили очень весело. Какая-то полоса пошла винная, каждый день то из одних источников, то из других. Вино и вино, даже надоело, пожалуй, для здоровья вредно. Часто ходил в кино, один раз в театр, - в общем, проводил время сравнительно культурно. Баб здесь до чертовой матери, и надо отдать справедливость полячкам в отношении красоты. Я здесь с ними не связывался ни с одной. Ребята мои прямо очертенели. Я им не препятствую. Где они - я знаю. Если мне срочно понадобится - вызову. Сами же они являются только под утро и, судя по их рассказам, ходят не безрезультатно. <...>

23/VII 1944 г.

Вчера ночью выехали из Коломеи. Было очень темно. Дорога плохая. В довершение ко всему разразился ливень, и в результате всех этих бед многие наши машины, особенно транспортные, оказались в неподвижном состоянии, то на боку в придорожной канаве, то поперек дороги. Тем не менее к утру сегодняшнего дня все боевые машины были на назначенных им позициях. Предстоял бой. Артподготовка должна была начаться в 5 часов утра, но была отложена на неопределенное время. Позавтракав, я отправился к намечаемому месту действия наших машин. Взял с собой одного своего мастера и необходимый инструмент. Начало у нас получилось очень плачевное: несколько машин, не дойдя еще до огневых позиций, взорвались на минах, причем часть на своих же. Экипажи тоже вышли из строя, убитыми и ранеными. Некоторых разнесло на куски. Я целый день лазил среди пехоты под артиллерийским огнем; снаряды рвались в нескольких метрах от меня, но не зацепило. Была страшенная жара. Домой вернулся весь мокрый от пота, страшно усталый. Умылся, поел и лег отдыхать с колоссальнейшим удовольствием.

Больше всего от этого дня в памяти осталась замечательнейшая артподготовка, произведенная нашей артиллерией. Часов в 9 утра, среди полной тишины, вдруг длинной очередью 'сыграла' 'катюша', и в тот же миг разом грянули наши орудия, наставленные на огромной площади. Их заговорило сразу несколько сотен. В воздухе запахло дымом и гарью, а вся местность покрылась сизым дымком. До чего же возбуждающе действует этот мощный концерт. Как смело и радостно себя чувствуешь. Так и хочется кричать 'ура!' и бежать в атаку.

2 августа 1944 года

<...>Бои мы вели в условиях горной и лесной местности. Это было очень похоже на горную охоту на кабана - тоже облава, засада, прямое преследование и так далее. Только роль кабанов выполняли в данном случае мадьяры. За неделю побили их до черта. На некоторых участках лесных дорог они валяются один к одному на значительном протяжении. В плен их набрали несколько тысяч.

Пришлось мне участвовать и в непосредственной драке с мадьярами. Было это так: однажды находился я на КП, было там несколько больших начальников, связисты, незначительная охрана и несколько случайных людей, вроде меня. КП находился на возвышенности, а впереди - маленькое селение, кукурузные и прочие поля, а дальше кругом - лес и горы. Пехота наша была далеко в стороне, и вообще, где кто находится, иногда даже сказать бывало трудновато.<...>