Сначала ему показалось, что она опять ушла в «Бездну», но потом он заметил двумерное искусство ручной анимации.
— Роуз.
При звуке своего имени жена чуть приподняла лицо, не отводя глаз от экранов.
— Привет, милый. Который?
Парк подошел ближе.
— Который?
Ее палец оторвался от беспроводной мыши.
— Который тебе больше нравится? Я весь день сижу над ними, пытаюсь отловить последовательность, которая длится ровно три чертовы секунды, чтобы вставить ее в припев нового трека «Эдисонз элефант», когда у них там такой олд-скульный скрэтч.[10] Вот видишь, они взяли сэмпл со старой пластинки Патни Дандриджа «Скелеты в шкафу», и я подумала, что было бы круто использовать этот кусочек из диснеевских «Наивных симфоний». «Танец скелетов», да? Никто, конечно, не поймет, что это за сэмпл; но будет типа подсознательный намек. Только в оригинале никак не находятся три секунды, которые подошли бы как есть. Я все режу и режу кадры, но никак не могу сохранить эту потрясающую плавность целлулоидной анимации. Вот эти три — это лучшие, которые я нашла. Я все глаза сломала себе, никак не могу выбрать, какой лучше подойдет для видео. И где мой на фиг поцелуй?
Парк наклонился и поцеловал ее. У обоих были сухие и потрескавшиеся губы.
Роуз отодвинулась.
— Ты что, сдурел, Парк?
Она уставилась на пистолет, который он еще не выпустил из руки.
— Ты же знаешь, я не хочу, чтобы в нашем доме была эта дрянь. Трудно, что ли, оставить его на твоем паршивом участке?
Парк пристегнул кобуру с пистолетом к ремню на пояснице, где его было не видно.
— Роуз.
Жена опять вперилась в экраны.
— Да, что? Я тут пытаюсь работать, милый.
— Малышка плачет.
— Что?
— Малышка.
Ее палец щелкнул мышью, изображение на одном из экранов замерло, она подвинула зеленый бегунок внизу на долю миллиметра влево и отпустила кнопку, и скелеты снова заплясали для нее.
Она подняла на него глаза.
— О чем это ты?
Парк коснулся ее макушки, где вдоль пробора посередине пробивалась седина.
— Малышка, Роуз; она плачет. Она одна в доме, она плачет.
Когда лицо жены изменилось, это было похоже не столько на приподнятую вуаль, сколько на ныряльщика, который вынырнул на секунду, почувствовав, что не хватает кислорода, и после короткой передышки его снова утащило вниз.
Парк смотрел, как память жены погружается и ее настоящее «я» всплывает на поверхность.
— Малышка. Господи. Черт. Давно? Черт, Парк, сколько ты еще собирался торчать со мной?
Роуз вскочила со своего монтажерского кресла, которое закрутилось на месте, и пошла к двери.
— Она плакала, когда ты вернулся? Я хочу сказать, почему ты не взял ее на руки, черт тебя побери?
— У меня пистолет.
Жена остановилась у двери.
— Ну конечно, у тебя пистолет. То есть, ну конечно, ты не можешь взять на руки плачущую дочь, потому что у тебя в руках пистолет.
— Я не люблю оставлять его нигде, кроме сейфа. И я не беру ее на руки, когда он при мне.
Жена повернулась.
— Тогда убери его. Выкинь свой чертов пистолет и брось свою чертову работу, возвращайся домой и будь со своей дочерью, пока весь мир к чертям не взорвется и ее уже не будет у тебя, скотина ты безмозглая!
Парк ждал и смотрел, как она начинает осознавать происходящее, он жалел, что не может остановить это, хотя бы еще на немного продлить ее гнев, если он не в силах унять ее раскаяние, которое всегда следовало после гнева.
Она ударила себя по лбу кулаками.
— Черт, черт, черт, милый. Я же… Я не… Ты же знаешь, что я не… Я просто…
Уперлась ладонями в глаза.
— Я так устала.
Парк подошел к ней, отвел ее руки вниз.
— Я знаю. Все хорошо. Я тебя люблю. Все не важно.
— Нет, важно, важно. Вот это, и все равно так трудно, и я… Черт.
Он покачал головой:
— Роуз. Это не важно. Я не обиделся. Правда.
Ее голова повернулась на плач дочери, доносившийся из дома за маленьким двориком.
— Я просто… Если бы могли провести немного времени, мы вдвоем.
Он кивнул:
— Конечно. Я постараюсь освободить ночь. Я просто так и сделаю, освобожу одну ночь. Франсин может побыть дома с ребенком. А мы куда-нибудь съездим на ночь.
Она выплывала из двери.
— Да. Это было бы… Я пойду проверю ее. Она… Я люблю тебя, милый.
— И я тебя люблю.
Роуз выскользнула, Парк стоял у двери кабинета, слушая, как она заходит в дом.
— Эй, малышка, милая моя, мамочка здесь. Я знаю, я знаю, ты права, да, я бросила тебя одну, я знаю. Прости меня. Мамочка виновата. Я виновата. Но знаешь что? Вот я пришла. Ага, это же я. Прямо здесь. И я люблю тебя. Люблю, люблю. Иди ко мне, иди, я с тобой, детка, я с тобой.
Перед тем как выйти из кабинета, Парк взглянул на мониторы и не увидел ни малейшей разницы в трех плясках скелетов.
Он пересек сухой двор, вернулся в дом.
В спальне, где они с Роуз когда-то спали вместе, еще до того, как она полностью лишилась сна, Парк вошел в шкаф-гардеробную, достал из кармана ключ, вставил его в замок сейфа «Пэтриот», расположенного на полке над вешалками, набрал серию цифр на клавиатуре, повернул ключ и открыл дверцу. Внутри лежали стопка документов, свидетельства о рождении, паспорта, разрешение на брак и разные финансовые бумаги, которые еще могли иметь какую-то остаточную ценность, а также «Вартхог- РХТ» 45-го калибра, который служил дублером для «вальтера», боеприпасы и дополнительные обоймы для обоих пистолетов, брошь из слоновой кости, которая раньше принадлежала матери Парка, четыре целлофановых свертка золотых крюгеррандов в тройскую унцию, флешка на четыре гига, где хранились все его отчеты по теперешнему заданию, и его запас товара в пакетиках, флаконах и бутылочках.
Наркотики, которые он взял из машины, лежали в выцветшей холщовой инженерной сумке грязновато-оливкового цвета, которую Роуз купила для него в армейском магазине на Телеграф-авеню, когда он переехал в Беркли, чтобы жить с ней после получения докторской степени. Он всегда жаловался, что в обычной курьерской сумке или рюкзаке недостаточно карманов, чтобы пристроить все его ручки, карандаши, студенческие рефераты, зачетные книжки, мобильный телефон, зарядник, ноутбук, запасной аккумулятор, разные диски, айпод, наушники, обед и всякое прочее. Теперь в карманах сумки он пристраивал экстази, кетамин, фокси-метокси, разные виды героина, крэк, амфетамин и порошковый кокаин, жидкий ЛСД, квадратики темно-шоколадного гашиша, клейкие почки медицинской марихуаны, декстроамфетамин, бензилпиперазин, аддералл, риталин и два оставшихся дракона шабу, бережно