держа себя при этом самым светским образом) в уплате своих долгов. В прежние времена он по два, три и даже четыре года не требовал с них уплаты, уверенный, что они когда-нибудь да заплатят. «Пускай знают, — говорил он себе с важностью, — что Джемс Броуди не какой-нибудь мелочный торгаш, которому только бы получить поскорее свои денежки, а такой же джентльмен, как они, и может подождать, пока другой джентльмен найдет для себя удобным заплатить ему». Но теперь, когда доход от его торговли резко уменьшился, Броуди так нуждался в наличных деньгах, что большая задолженность знатных людей графства стала для него источником серьезных затруднений. После тщательной проверки и непривычных трудных подсчетов, он послал всем должникам счета, но немедленно оплачены были только два-три счета, в том числе и счет Лэтта, что же касается остальной разосланной пачки, то он с таким же успехом мог бы выбросить ее в Ливен. Не дождавшись никаких результатов, он решил, что бесполезно посылать счета вторично, что должники уплатят, когда это будет удобно им, а не ему; если он будет настаивать на уплате, чего никогда не делал раньше, то уж одно это может разогнать его старых покупателей.

Его собственные долги тем нескольким консервативным оптовым фирмам, у которых он закупал товар, далеко превысили обычные размеры. Он никогда не был хорошим дельцом, имел обыкновение делать заказы, когда и как вздумается, не проверял никогда накладных, счетов, итогов и ждал, пока к нему в определенные сроки явится почтенный представитель той или иной фирмы, как это принято между двумя солидными и уважаемыми предприятиями. Тогда, после учтивой и дружеской беседы на темы дня, Броуди подходил к маленькому зеленому несгораемому шкафу в стене конторы, торжественно отпирал его в доставал парусиновый мешок.

— Итак, — говорил он внушительно, — каков же наш долг вам на сегодняшний день?

Посетитель извиняющимся тоном бормотал что-нибудь и, делая вид, что предъявляет счета против воли, только уступая настояниям Броуди, вынимал красивую записную книжку, некоторое время сосредоточенно шуршал вложенными в нее бумагами и вежливо говорил:

— Так вот, мистер Броуди, если уж вам его желательно, получите ваш почтенный счет.

А Броуди, бросив беглый взгляд на итог, отсчитывал кучку соверенов и серебра из вынутого мешка. Гораздо проще было уплатить чеком, но он презирал этот способ, считая его каверзным и неблагородным, и предпочитал эффектную процедуру высыпания из мешка блестящих новеньких монет, находя этот способ расплачиваться с кредиторами более джентльменским. «Это деньги, — пояснил он однажды, отвечая на заданный вопрос. — За товар надо платить деньгами; пускай себе те, кому это нравится, выдают вместо денег клочок бумажки. Мои предки платили чистым блестящим серебром, а что было хорошо для них, хорошо и для меня».

Приняв расписку от посетителя, он небрежно совал ее в жилетный карман, и оба джентльмена, сердечно пожав друг другу руки, расставались после соответствующего обмена любезностями.

Так, по мнению Броуди, должен был вести дела каждый приличный человек.

Но сегодня он ожидал такого рода визита не с гордым удовлетворением, а со страхом. Сам мистер Сопер от фирмы «Акционерное о-во Билсленд и Сопер», крупнейшей и наиболее консервативной из фирм, с которыми он имел дело, должен был сегодня посетить его, и, вопреки установившейся традиции, Броуди предупредили об этом посещении письмом — неожиданный и неприятный удар по его самолюбию. Он отлично понимал, чем вызван такой шаг, но тем не менее был сильно задет этим и ожидал предстоящего свидания с тоскливым беспокойством.

Придя в лавку, он хотел работой заглушить неприятное предчувствие, но дела было мало — в торговле полный застой. Пытаясь создать себе какое-то подобие деятельности, он ходил по лавке, тяжеловесный, неповоротливый, напоминая потревоженного Левиафана. Эта мнимая деятельность не обманула даже мальчишку-рассыльного, который, боязливо подглядывая за ним из чуланчика за лавкой, видел, как Броуди через каждые десять минут оставлял ненужную работу и рассеянно смотрел в пространство, бормоча что-то про себя. С догадливостью выросшего на улице ребенка он понимал, что хозяин близок к разорению, и был очень доволен тем, что скоро ему придется искать себе другое, более подходящее место.

После бесконечно тянувшихся часов ожидания, когда Броуди уже казалось, что сегодня утром сюда не заглянет ни один покупатель, вошел человек, в котором Броуди узнал одного из своих давнишних клиентов.

Говоря себе, что вот клиент, хотя и незначительный, но по крайней мере верный ему, он пошел ему навстречу и поздоровался с усиленной приветливостью.

— Что скажете, мой друг? Чем могу служить?

Покупатель, несколько ошарашенный такой любезностью, ответил коротко, что ему нужна суконная кепка, самая простая, обыкновенная кепка, такая же, как он купил в прошлый раз, серая в клетку, размер шесть и семь восьмых.

— Такая же, как та, что на вас? — спросил Броуди ободряюще.

Покупатель казался чем-то смущенным.

— Нет, — возразил он, — другая. Это моя воскресная.

— Позвольте взглянуть, — сказал Броуди, взволнованный смутным подозрением, и, протянув руку, неожиданно снял с головы посетителя шапку и заглянул внутрь. На блестящей сатиновой подкладке стоял штемпель «МГШ», ненавистная марка соседа-конкурента. Мгновенно лицо его вспыхнуло злобным возмущением, и он швырнул шапку обратно ее владельцу.

— Вот как! — крикнул он, — Значит, парадную, воскресную шапку вы покупали у других? И у вас хватает нахальства приходить ко мне за простой, обыкновенной кепкой после того, как более дорогую покупку вы сделали у них? Так вы полагаете, что я буду подбирать их объедки? Ступайте туда и покупайте свой дрянной хлам в этом музее восковых фигур. Ничего я вам не продам!

Покупатель ужасно растерялся.

— Послушайте, мистер Броуди, я вовсе не хотел вас обидеть. Я зашел туда просто так, ради новизны. Это жена виновата. Она меня все подбивала: «Пойдем да пойдем, посмотрим, что за новый магазин!» Эти бабы, знаете, каковы! Но я вернулся обратно к вам.

— А я вас не приму! — заорал Броуди. — Вы думаете, со мной можно так поступать? Я этого не позволю, нет. Перед вами человек, а не такая проклятая обезьяна на палке, как у них в новом магазине! — И он стукнул кулаком по прилавку.

Положение создавалось нелепое. Он как будто ожидал, что пришедший будет ползать у его ног и умолять, чтобы его восстановили в правах покупателя. Уж не рассчитывал ли он в своей бессмысленной ярости, что тот будет вымаливать честь покупать у него, Броуди? Нечто вроде такого вопроса мелькнуло в лице рабочего. Он с недоумением покачал головой.

— Я могу купить то, что мне надо, и в другом месте. Вы, конечно, большой человек, что и говорить, но поступаете, как тот, кто, рассердившись на свое лицо, отрезал себе нос.

Когда покупатель ушел, возбуждение Броуди сразу улеглось, и лицо его приняло огорченное выражение. Он сознавал теперь, что сделал глупость, которая вредно отразится на его деле. Человек, которого он прогнал, всем будет с возмущением рассказывать о его поступке, и, вероятно, не пройдет и нескольких часов, как по городу начнет ходить искаженная версия этой истории. Люди будут делать нелестные замечания насчет его самодурства. В прежнее время он был бы доволен тем, что о нем судачат, и только потешался бы над этим кудахтаньем, теперь же он по опыту знал, что клиенты, узнав о его выходке, не захотят подвергнуться в свою очередь недостойному обращению и будут обходить его лавку за версту. Он даже зажмурился от этих неприятных мыслей и проклинал покупателя, город и его обитателей.

В час он крикнул мальчику, что отлучится ненадолго. С тех пор как Перри ушел от него, некому было замещать его в лавке, поэтому он только в редких случаях ходил домой обедать, и хотя торговля сильно уменьшилась, но во время таких отлучек беспокойство и нетерпение доводили его до раздражительности. Под влиянием странного, ни на чем не основанного оптимизма он боялся пропустить какой-нибудь случай, который может сразу оживить торговлю. Поэтому он и сегодня пошел не домой, а в «Герб Уинтонов», находившийся в нескольких шагах от лавки. Еще год тому назад он считал немыслимым войти сюда в иное время, чем поздно вечером и через отдельную дверь, предназначавшуюся специально для него и его товарищей-философов. Теперь же дневные визиты сюда вошли у него в обыкновение. Сегодня Нэнси, красивая буфетчица, подала ему на завтрак холодный паштет и маринованную красную капусту.