паром, как скорлупку, швыряли бурные волны. Они цеплялись за стойки, ложились на палубу, или, уже не стесняясь, блевали, а насыщенный водяной пылью ветер завывал вокруг снастей, и яростно шумящие волны перекатывались через низкие поручни, заливая палубу водяной пеленой, которая перемещалась из стороны в сторону, следуя за каждым наклоном судна.

Но, наконец, паром подошел уже близко к Бэрнтисленду, вышел из полосы волнения и после долгого лавирования ускорил ход. Шкипер сошел с мостика, с его клеенчатой куртки текла вода. Денис слышал, как он сказал:

— Ничуть не жалею, что мы уже приехали. Слабое удовольствие! Такой скверной переправы, как сегодня, никогда еще не бывало.

Пассажиры поспешно высаживались, даже те, кто так пострадал от морской болезни, что их пришлось снести о парома на пристань, и уже на пристани эта маленькая компания героев стала прощаться с Денисом.

— Как, разве вы дальше не поедете? — спросил Денис.

— Ба! — возразил один из них, как бы говоря за всех, и посмотрел на тучи. — Все мы, слава богу, здешние, бэрнтислендские, и теперь нас не скоро заманишь на такую прогулочку в Эдинбург! Дома покажется совсем неплохо после этого адского шума на море!

Они все по очереди торжественно пожали руку Денису, чувствуя, что никогда не забудут о нем. «Ну и молодец же был этот малый, что переезжал с нами залив в бурю, — говаривали они порой друг другу много времени спустя. — Все страху натерпелись, а ему хоть бы что!»

Когда они ушли, Денис отправился на станцию. Поезд на Данди, расписание которого было согласовано с расписанием парохода из Грентона, должен был отойти в пять часов двадцать семь минут пополудни и был уже подан. Но так как было еще только двадцать минут шестого, Денис прошелся по перрону вдоль поезда, заглядывая в окна вагонов, ища незанятое купе третьего класса. Пассажиров оказалось больше, чем можно было ожидать в такую погоду, и Денис прошел до самого паровоза, не найдя свободного места. У паровоза стоял кондуктор, разговаривая с машинистом, и Денис, узнав в нем знакомого, с которым он, со свойственной ему общительностью, свел дружбу во время предыдущей поездки, подошел поздороваться.

— А, Дэви Мак-Бит, как поживаете? — воскликнул он. Кондуктор поднял голову, и после минутного недоумения глаза его просветлели.

— А, это вы, мистер Фойль! — сказал он сердечно. — Я было не признал вас в первую минуту.

— «Нет мне подобного в Дониголе», — с улыбкой процитировал Денис.

— Неужто вы едете в такую погоду? — спросил Мак-Бит. — А мы с Митчелом, — он указал на машиниста, — как раз толковали насчет этого. Нас беспокоит ветер. Он дует в опасном направлении.

— Вы боитесь, что он погонит назад вашу старую пыхтящую посудину? — сказал Денис, смеясь.

Митчел неодобрительно покачал головой.

— Нет, не совсем так, — ответил он, и взгляд его был выразительнее слов. Потом, повернувшись к своей будке на паровозе, крикнул:

— Как манометр, Джон?

Черная физиономия кочегара выглянула наружу; на этом черном улыбающемся лице резко белели зубы.

— Пару хватит хоть до самого Абердина, — сказал он. — А пожалуй, что и дальше.

— Нет уже, дай бог нам с тобой до Данди добраться, Джонни, и то будет ладно, — сухо возразил машинист.

— Как ты думаешь, он выдержит? — спросил Мак-Бит серьезно, забыв в эту минуту о Денисе.

— Не могу тебе сказать, — сдержанно ответил Митчел, — но мы скоро это узнаем.

— Что у вас здесь за секреты? — спросил Денис, глядя то на одного, то на другого.

Ухмылявшаяся физиономия кочегара глядела из открытой двери топки, и отблески пламени играли на этом грязном лоснившемся лице.

— Они немножко опасаются насчет моста, — засмеялся он, работая лопатой, — не понимают, что такое сталь и цемент!

— Нечего зубы скалить! — сердито проворчал Митчел. — Ехать нам по мосту две мили, а проклятый ветер дует прямо в ту сторону и сатанится, как десять тысяч дьяволов.

После этих слов все как-то притихли, но тотчас же Мак-Бит, спохватившись, посмотрел на часы.

— Ну, — сказал он, — что бы мы там ни думали, а по расписанию полагается ехать, — значит, и поедем. Идемте, мистер Фойль.

— А что вас, собственно, беспокоит? — спросил Денис, когда они с кондуктором шли по платформе.

Дэви Мак-Бит покосился на него и ничего не ответил. Явно желая переменить разговор, он сказал:

— Какое замечательное у вас новое пальто!

— Нравится?

— Еще бы! Удобная штука в такую ночь, как сегодня, да и вид у него шикарный!

— Достаточно шикарный для жениха, Дэви? — спросил Денис, легонько подтолкнув собеседника локтем.

— Ну, разумеется, — ответил тот рассеянно. Но потом вдруг с интересом взглянул на Дениса.

— Вот оно что! Уж не подумываете ли вы о…

Денис утвердительно кивнул головой.

— Не только подумываю, но это уже решено. Во вторник женюсь и, наверное, в этом пальто и буду венчаться. Это часть моего приданого.

Мак-Бит смешливо посмотрел на Дениса, суровое лицо его прояснилось, и оба весело захохотали.

— Вот так новость! Что же вы молчали до сих пор? Вы не теряете времени, честное слово! Желаю вам счастья, и вам и вашей подружке, кто бы она ни была. Ей хорошо будет, если я в вас не ошибся. Ну, раз так, пойдем со мной! Не можем же мы везти жениха вместе со всей публикой в третьем классе! — Он отпер пустое купе первого класса. — Жениха надо доставить в сохранности!

— Спасибо, Дэви, — довольным тоном поблагодарил его Денис. — Вы — славный малый. Обязательно пошлю вам кусок свадебного пирога, чтобы вы положили его под подушку. — Потом прибавил уже более серьезным тоном: — Ну, до свиданья, увидимся в Данди.

Кондуктор с улыбкой кивнул головой и ушел. Минуту спустя раздался свисток, и поезд отошел от станции.

Один в комфортабельном купе первого класса, Денис с удовольствием осмотрелся, развалясь на мягком диване, положил ноги на сиденье напротив и уперся взглядом в потолок. Мало-помалу глаза его приняли мечтательное выражение — казалось, они смотрели сквозь низкий потолок куда-то далеко. Он думал о Мэри…

Он спокойно размышлял о том, что женится во вторник. Не совсем так, как ему хотелось, не так, как он когда-то мечтал, но, во всяком случае, женится. Не важно, как отпраздновать свадьбу, — важно то, что кончится его холостая жизнь. Он уже заранее начинал чувствовать себя старше и благоразумнее. С воодушевлением подумал о том, как благородно было с его стороны с такой готовностью взять на себя ответственность за последствия своей любви. Он доказывал себе, что вовсе и не желал никогда увильнуть от этой ответственности.

— Нет, — сказал он вслух, — подлец бы я был, если бы бросил такую девушку, как Мэри.

Ему живо вспоминались ее доверчивость, красота, вера в него; он думал о ней сначала только с нежностью, потом к нежности примешалась легкая тревога. Вспомнил об урагане: ради Мэри он горячо желал, чтобы ураган прошел мимо Ливенфорда. И тут, несмотря на радужное настроение, он почему-то ощутил безотчетную тоску. Сдержанная радость, сменившая его шумную веселость в начале путешествия, сейчас незаметно перешла в непонятную ему самому грусть. Он пытался стряхнуть ее, заставлял себя думать только о розовом будущем, которое ждет его и Мэри в Гаршейке, о блестящей карьере, которую он себе создаст, о том, как он на праздниках будет уезжать с Мэри за границу и как чудесно они там будут проводить время… Но ему не удавалось рассеять тень, омрачившую его оптимистическую веселость. Он