Каково оно – будучи отпетым, находиться в мире людей и чувствовать себя в одиночестве?
Ерунда, что перед смертью человек за мгновение вспоминает всю свою жизнь. Перед смертью он думает о своей непрожитой жизни. Что могло бы случиться и что уже не произойдет никогда.
Жизнь, сотканная из ниток случайностей, неповторима. И тем ценна. У каждого свой узор, он предопределен судьбой и, одновременно, зависит от самого человека.
О чем думал сейчас Антон Струге, сидя над шахматной доской в квартире Вадима Пащенко? Трудно сказать. Он двигал сначала белую фигуру, потом разворачивал доску. Через полчаса молчания он решительно менял положение черной фигуры и снова поворачивал игровое поле. Две недели тянулись, как самый длинный год в его жизни. Так долго длился лишь тот месяц, когда умерла его бабушка. Было это давным-давно, и именно сейчас в душу Антона заползла та самая змея одиночества. Он не знал, что случится через день, и даже не представлял, какую новость ему принесет, вернувшись с работы, Вадим. А загадывать о будущем – это просто обманывать самого себя. Игра еще не кончена. И когда ей придет конец – неизвестно.
О том, что он уехал из города, знали немногие. Слишком невелик срок отсутствия. Но те, кто знал, были уверены – он обязательно вернется.
Договор с Вадимом состоялся еще до отъезда в Лубянск. Два контрольных звонка – из номера гостиницы. Все остальное организовал Вадим. Антон не имел представления, какая «смерть» его ждет. Пащенко сказал коротко – «ИГРАЙ!» И он играл...
Струге поставил слона к краю игрового поля и поставил себе,
Ему не нужно было ничего придумывать. Все за него обдумал Вадим. Именно он был сейчас режиссером и постановщиком трюков одновременно. И на него сейчас приходился основной удар. Пащенко был на виду у всех. Ему одновременно приходилось и страдать на виду у всех, и, самое главное, организовывать похороны. Сколько нервов нужно иметь, чтобы уложить урну с древесной золой в неглубокую яму, а потом еще и бросить ком земли в пахнущую преисподней могилу? Но Вадим
Все остальное исполнялось по сценарию Антона. Он предугадал и появление в морге Земцова, и интерес к его могиле Пастора, и даже «наезд» опера на прокурора. Через три дня, когда Поборников изменит меру пресечения Лякину-Тимуру и врюхается по самые уши, можно будет заканчивать этот спектакль. Сил уже не было. Антону сейчас хотелось, как ни странно, одного. Он мечтал не о пляже, не о встрече со знакомыми ему людьми. Ему страшно, до ломоты в суставах хотелось выйти на улицу Тернова – не важно на какую, купить в киоске бутылку «Жигулевского» – пусть даже теплого, и спокойно посидеть на лавочке. Не боясь, что в затылок врежется пуля.
Струге, придавливая в себе вздох от несбыточного желания, снова перевернул доску.
– Мат.
Он встал и подошел к окну. За последние пять дней он сыграл уже около полусотни партий. При этом не доиграв главную...
Тимур появился из ворот СИЗО с улыбкой нападающего, только что забившего победный гол. Как и принято, его встречала многочисленная толпа фанатов, состоящая в основном из законченных отморозков города и области. Лякин шел к ней в предвкушении шумного ресторанного вечера, девок на коленях и заснеженного отеля в предместьях Лозанны.
Девки с Лозанной превратились в мираж сразу же, как Тимур увидел Земцова в сопровождении двух десятков молодых людей в масках. Молодые люди, не объясняя причин, сразу стали вычленять из толпы, пользуясь одной им известной логикой, конкретных людей. Крики радости переросли в возмущенные и испуганные вопли. Задержание проводилось быстро и очень жестко. Коротко стриженные владельцы «Мерседесов» и «Ауди», словно подкошенные, падали после мощных ударов собровцев. Из сорока присутствующих пятнадцать уже лежали на земле. Те, кого еще не коснулся меч правосудия в виде запыленных высоких ботинок СОБРа, спешили быстро занять свои места в машинах. Кто-то по глупости пытался вырваться из цепких рук милиционеров и даже принял положение, которое можно было расценить как боевую стойку. В подобных ситуациях бойцы РУБОПа никогда не занимаются единоборствами. У них несколько иная задача. Нет времени выяснять, кто сильней и ловчей. Короткая автоматная очередь, удар в пах – и вот уже приверженец школы киокушинкай воет на асфальте от нестерпимой боли и беспомощности.
Когда Земцов подошел к Лякину, на нем сидел Макс и застегивал наручники.
– Сука! – орал Тимур. – Меня выпустили! Судья меня под подписку отпустил!
– Он ошибся. – Земцов стоял и, уклоняясь от ветра, прикуривал сигарету.
– Александр Владимирович, это беспредел! Ты беспредельничаешь, как участковый!!!
– То – «сука», то – по батюшке. Научись по-человечьи разговаривать, Лякин. Ты задержан по подозрению в совершении преступления. Можешь хранить молчание. Можешь не хранить. Но каждое поганое слово, произнесенное сейчас, будет повернуто против тебя. И не в суде, а в моей машине. Жопу разорву, как рисунок на английском флаге.
У Тимура появилась на губах пена. Он был на свободе ровно тридцать секунд. Что ему сейчас будет вменять самый мерзкий из оперов?
– Какого преступления?! – не унимался Тимур.
– Я еще не вспомнил, – издевался Земцов. – Приедем в управление, я ежедневник полистаю. – Он кивнул в сторону грузившихся в милицейский автобус полутора десятка ребят с толстыми цепями на шеях. – Вон, у людей поспрошаю. Не может быть, чтобы никто из них за тебя хоть одной истории не знал. К нам в машину его, – добавил он, обращаясь к Максу.
Так же безболезненно прошло задержание Поборникова. Есть люди, которые настолько уверовали в собственную безнаказанность и всезащищенность, что когда вокруг них начинает вертеться смерч, им кажется – это сон. Так же думал и Поборников, когда в зале родного областного суда на него надевал наручники Земцов. Поборников водил взглядом от милиционера к председателю, присутствовавшему при этом. А председатель лишь пожимал плечами и показывал взглядом на лежащее на столе постановление о заключении под стражу. На нем очень четко различалась смачная подпись Генерального прокурора.
Сейф Земцова пополнился еще двумястами тысячами долларов из общака Пастора.
Антон, развалившись на диване, смотрел местные новости. Звук по обыкновению он сделал настолько минимальным, что, лежа в двух метрах от приемника, напрягал слух. На экране показывали здание областного суда, и какой-то не очень грамотный журналист-репортер болтал о том, что «милиция начала тотальную проверку судов». Антон усмехнулся. Вот так люди и начинают верить в глупости. Порой бывает достаточно одного репортажа, чтобы сформировать мнение как о милиции, так и о судьях. Достаточно было лишь сказать, что в судейском корпусе области обнаружен и разоблачен обыкновенный преступник. Оборотень в мантии. И люди бы поняли – нет бесправия в суде. Есть закон, одинаково карающий и защищающий всех без исключения...
Труднее всего далось общение с бывшей женой. Вполне очевидно, что к «трупу» не имеющего родственников Струге придется везти именно ее. Эту миссию взял на себя Саша Пермяков.
После развода с судьей Алла Струге сошлась с торговцем шубами и превратилась в настоящую стерву. Если раньше она деньги и ставила во главу угла, то делала это не так претенциозно и вызывающе. Теперь, обвешанная золотом, как новогодняя елка – игрушками, она смотрела на судью, как на отребье, всем своим
