— Что-нибудь придумаю. Сядем не в темном углу, а на свету, чтобы я мог видеть твое лицо. Если кто-то что-то скажет или как-то отреагирует на мои слова, просто посмотри на него.

— Хорошо. — По голосу чувствовалось, что Мелисенд не по себе. — А если он попытается что-то предпринять?

— Тогда он узнает, как досаждать подругам Вдоводела.

— Это, конечно, приятно слышать… но звучит очень самодовольно.

— Я заработал право на такое самодовольство, — отрезал Найтхаук. — Или ты предпочла бы, чтобы я вжимался в стул, сосал палец и верещал «Не бейте меня!» всякий раз, когда у кого-либо возникало желание узнать, чего я стою?

— Нет, — вздохнула Мелисенд. — Мне бы этого не хотелось.

— Как насчет этого заведения? — Найтхаук указал на таверну с экзотической вывеской. Мелисенд сосредоточилась.

— Не хуже других. У них очень красивая танцовщица.

— Как ты узнала?

Женщина улыбнулась.

— Воздух напоен сладострастием. Как, по-твоему, в чем причина?

— Логично. Думаю, нам лучше войти вдвоем.

— Почему?

— Ты женщина привлекательная. Если войдешь одна, боюсь, часть этого сладострастия перекинется на тебя.

— Ты очень предусмотрительный.

Найтхаук пожал плечами.

— Зачем создавать себе лишние трудности?

Она окинула его взглядом, взяла под руку, и вдвоем они вошли в таверну.

Найтхаук и Мелисенд оказались в необычном шестнадцатигранном зале с инопланетными гобеленами на стенах. Почти обнаженная девушка стояла на огромном прозрачном шаре, который катался по маленькой сцене, расположенной в центре зала. Девушка Держалась на шаре с необыкновенным изяществом, и Найтхаук решил, что ей не составит труда сделать пируэт или сальто. Музыка вроде была «живая», но оркестра Найтхаук не приметил.

Вокруг сцены стояло примерно тридцать столиков, половина которых пустовала. Женщин, за исключением танцовщицы и Мелисенд, в баре не наблюдалось.

Найтхаук подошел к столику у самой сцены, усадил свою спутницу, потом сел сам. Официантов он не заметил, ни людей, ни роботов, поэтому внимательно осмотрел поверхность столика и нашел едва заметную кнопку, при нажатии на которую высветились два меню. Напитки предлагались экзотические: «Пыльная шлюха», «Синяя зебра», «Зеленое с белым», «Чиллер-Киллер» и даже фантастически дорогой алфардский коньяк семидесятипятилетней выдержки. Когда они выбрали коктейли, Найтхаук приложил большой палец к соответствующим точкам меню, и мгновением позже в столике открылись два люка, из которых словно по мановению волшебной палочки поднялись два полных стакана.

— Никто тебя не заинтересовал? — спросил Найтхаук, оглядывая зал.

— Они все такие страшные.

— Внешность бывает обманчивой.

— А ты никогда не испытываешь страха, предчувствия беды? — спросила Мелисенд, не сводя с него глаз.

Найтхаук усмехнулся.

— Если ты этого не знаешь, значит, у нас серьезные трудности.

— Я не могу обнаружить у тебя страха.

— Такая уж у меня работа. Нельзя нервничать.

— Одно дело контролировать или не обращать внимания на страх. И совсем другое — не иметь его вовсе.

— Может, это меня и спасает.

— Ты очень странный человек, Джефферсон Найтхаук.

— Только так и можно стать легендой, — ответил он. Полуголая танцовщица закончила номер, и Найтхаук помахал ей рукой.

— Мы будем счастливы угостить вас, когда вы оденетесь.

— Я не пью с посетителями.

— Но я предлагаю выпить за здоровье Ибн-бен-Халида. — Эту фразу он произнес достаточно громко, чтобы его услышала добрая половина зала.

— Вы, должно быть, меня не поняли, — ответила девушка. — Я не пью с посетителями.

— Теперь вам осталось только сказать мне, что вы — патриотка Олигархии, — бросил он вслед танцовщице, когда та сходила со сиены, и повернулся к Мелисенд. — Ну?

— У нее никакой реакции Но при упоминании Ибн-бен-Халида я уловила дна эмоциональных всплеска. От твоей реплики о патриотизме у одного эмоции зашкалили.

— За нас или против?

— Не знаю. Я считываю эмоции, а не мысли… но, учитывая, что до ближайшей планеты Олигархии две тысячи световых лет, думаю, что за нас.

— Давай выясним.

Найтхаук встал со стаканом в руке.

— Предлагаю выпить за Ибн-бен-Халида! — воскликнул он.

Все промолчали.

— Паршивые трусы, — пробормотал Найтхаук и, осушив свой стакан, уселся обратно за столик. Посмотрел на Мелисенд, шепотом спросил. — Есть что-нибудь?

— Все, — ответила она. — Верность, ярость, любовь, ненависть, даже страх.

— Направленные на меня или на Ибн-бен-Халида?

— Не знаю.

— Всплеск эмоций может означать, что они знают его или хотя бы знают о нем. Что они любят его и боятся меня или наоборот. — Он печально улыбнулся. — Эмпатия не относится к точным наукам, не так ли?

— Ты это знал, когда нанимал меня.

— Не сердись. — Найтхаук оглядел зал. — А может, именно это от тебя и требуется?

— Не поняла.

— Если я шлепну тебя по щеке, только обозначив удар, ты сможешь упасть так, словно я ударил со всей силы?

— Не знаю. Я не актриса.

— Тогда не волнуйся об этом.

— В каком смысле?

— Я не могу ждать весь вечер, пока кто-то да подойдет. Попытаемся спровоцировать ответную реакцию.

— Ты хочешь ударить меня? Я не смогу убедить их, что мне действительно больно.

— Сможешь.

— Ноя…

Получив крепкую затрещину, она свалилась со стула и покатилась по полу.

— Поднимайся! — проревел Найтхаук. — Поднимайся и повтори это еще раз!

Мелисенд села, перед глазами расплывались круги. Найтхаук рывком поднял ее и выволок на улицу.

— Жди в отеле, — шепнул он, прежде чем вернуться в таверну.

— Обещает мне ночь развлечений, а потом начинает перечислять добродетели Кассия Хилла, — объяснял Найтхаук свой поступок, усаживаясь за столик. — Этот мерзавец знать не знает, что такое добродетель.

Однако реакции не последовало, и Найтхаук вновь встал.

— Здесь я уже насиделся, — изрек он и широким шагом вышел на улицу.