первая попавшая в него торпеда накануне вечером. Однако другая, попав точно в корму, повредила гребные винты и заклинила рули, лишив линкор маневра.
Сохранив ход, пусть даже и поврежденный, «Бисмарк» большую часть ночи отражал атаки торпедоносцев, но с рассветом два из самых мощных британских линкоров, новейший «Король Георг V» и «Родни», заняв максимально выгодную позицию, открыли огонь с расстояния в 16 000 ярдов из своих 14– и 16-дюймовых орудий. Огонь неспособного маневрировать, почти расстрелявшего весь свой боезапас и осыпаемого ураганом бронебойных снарядов линкора был в конце концов подавлен, его батареи замолкли, а палуба была в огне. Приблизившись едва ли не на дистанцию пистолетного выстрела, враг продолжал обстрел, но на «Бисмарке» никто и помыслить не мог о сдаче. Наконец, вражеский крейсер выдвинулся, чтобы нанести линкору
На «Принце Ойгене», заправившемся с танкера в Атлантике, были серьезно повреждены двигатели, и он вернулся в Брест, благополучно ошвартовавшись там 1 июля.
Все подробности рейда «Бисмарка» и его последней битвы были восстановлены буквально по кусочкам много дней спустя из вражеских источников и по показаниям спасшихся моряков, поскольку оперативная группа должна была соблюдать радиомолчание в течение большей части своего рейда, чтобы не быть обнаруженной неприятелем. С момента ее выхода в море я не мог думать ни о чем другом, потому что я один нес всю полноту ответственности за отправление ее на задание. Никто не заставлял меня посылать линкор в море; решение об этом принял только я сам, основываясь на своей убежденности в том, что врага следует разить всеми возможными средствами, и своей личной концепции того, как лучше следует использовать наши силы для этой цели.
Когда 22 мая я лично докладывал Гитлеру о выходе «Бисмарка» в море, он высказал значительные сомнения и выразил свое беспокойство. Я постарался развеять его страхи и объяснил ему, какие благоприятные эффекты мы надеемся достигнуть этими операциями, и таким образом смог добиться его согласия на продолжение похода.
Поначалу казалось, что события оправдывают мое решение. Когда «Бисмарк» вступил в сражение с вражескими силами, он, естественно, смог нарушить радиомолчание, поскольку его местоположение было теперь известно неприятелю, и его доклад о потоплении «Худа» и поражении «Принца Уэльского» был с искренним восторгом встречен Гитлером, который лично поздравил меня с этим успехом. Однако я все же заметил Гитлеру, что причины для беспокойства все еще имеются, поскольку из доклада с «Бисмарка» до того, как он оторвался от преследования и возобновил радиомолчание, мы узнали, что он получил повреждение от попадания торпеды и что его радиус действия уменьшился.
На этом этапе мне пришлось принять второе трудное решение, связанное с рейдом «Бисмарка». Должен ли был военно-морской штаб теперь, после победы над «Худом», отозвать оперативную группу «Бисмарка» или же оставить принятие решения о продолжении операции за командующим флотом адмиралом Лютьенсом?
В тот момент я считал прорыв через охраняемый Датский пролив на просторы Атлантики самой трудной частью всей операции. Отдать приказ о прекращении операции и возвращении через опасные воды у побережья Исландии представлялось мне нежелательной узурпацией власти и подменой решения, которое должно было быть принято только адмиралом Лютьенсом. Как непосредственный командир на поле боя и единственный человек, который был способен оценить тактическую ситуацию в свете полученного кораблем повреждения, только он был тем человеком, который должен был сказать «да» или «нет». И, зная адмирала Лютьенса в течение этих долгих лет, я нисколько не сомневался, что любое принятое им решение будет самым разумным.
По вновь установившемуся радиомолчанию все мы поняли, что адмирал Лютьенс пробивается на просторы Атлантики. Затем из перехвата вражеских радиопереговоров, добытых нашими офицерами разведки, стало ясно, что регулярный обмен сигналами между преследующими английскими крейсерами сошел на нет. Из этого мы заключили, что они потеряли «Бисмарк» и адмирал Лютьенс скрылся на просторах Атлантики.
Весь комплекс причин, который вынудил адмирала Лютьенса принять решение о немедленном возвращении в Сен-Назер, мы уже никогда не узнаем, потому что он и командир «Бисмарка», а также все офицеры его штаба и почти все офицеры команды корабля погибли вместе с «Бисмарком». Когда картина гибели корабля стала ясна из вражеских источников, я доложил о ней Гитлеру, опираясь на собственные соображения.
С вершины ликования после потопления «Худа» Гитлер был затем, всего лишь через три дня, низвергнут в пучину отчаяния, и гнев его вполне соответствовал событию. Поход «Бисмарка» был спланирован мною, именно я отдал приказ о выходе оперативной группы линкора, и тем самым я один несу всю тяжесть ответственности за то, что произошло.
Гибель «Бисмарка» отразилась на всех военных действиях на море вплоть до конца войны. Отношение Гитлера к любым моим предложениям теперь совершенно изменилось. Раньше он предоставлял мне относительную свободу, если дело не касалось государственной политики или не было связано с другими видами вооруженных сил, теперь же он стал весьма скептичным и склонным настаивать на своей собственной точке зрения. Если ранее он предпочитал не быть информированным во всех подробностях о рейдах крупных кораблей, поскольку всегда испытывал беспокойство за них, то теперь он отдал мне приказ, который решительно запрещал передвижение крупных соединений кораблей. Он запретил им действия в Атлантике. Успехи, которых мы добивались даже нашими ограниченными силами за счет смелой инициативы и точно просчитанного риска, остались в прошлом. Военные действия на море приобрели теперь для нас совершенно новую картину.
Наши опасения, что благоприятные обстоятельства в Битве за Атлантику могут смениться неблагоприятными, довольно скоро сбылись. Сразу же после гибели «Бисмарка» британское адмиралтейство провело широкие поисковые операции с целью обнаружить и уничтожить каждое звено той эффективной сети снабжения наших рейдеров, которую мы организовали в Атлантике. За весьма краткий срок не менее шести германских судов снабжения были перехвачены и потоплены. А с увеличением сети патрульных самолетов над океаном для нас стало невозможным не то чтобы восстановить понесенные потери, но хотя бы даже сохранить то, что у нас осталось. Тем не менее даже в таких обстоятельствах мы не оставили усилий проводить наступательные операции в ближайших к нам акваториях Атлантики. В июне 1941 года «карманный» линкор «Лютцов» должен был перейти на передовую базу в Норвегии, а оттуда отправиться в запланированный рейд на океанские коммуникации. Однако, еще не добравшись до базы, он был поражен торпедой в ходе неприятельской авиационной атаки и был вынужден вместо рейда отправиться для ремонта в док, где и оставался довольно долгое время.
Надежды на организацию рейда линкоров «Шарнхорст» и «Гнейзенау», которые по-прежнему находились на ремонте в Бресте, также были незначительны; в сущности, само их пребывание во французском порту представляло собой опасность. Ремонтные работы на кораблях, открытых для постоянных атак вражеской авиации, и так продвигавшиеся весьма медленными темпами, практически остановились. Лишь только вопросом времени было их неизбежное перебазирование в Германию.
В тот момент времени Гитлера обуревал страх перед тем, что англичане разрабатывают планы массированного вторжения в Норвегию. У него сложилось впечатление, что какое-то число немногочисленных разведывательно-диверсионных групп англичан рассыпаны по норвежскому побережью, и он был уверен, что они планируют крупный штурм Нарвика. Никто из числа сотрудников военно-морского штаба не разделял его взглядов, но Гитлер все время твердил, что Норвегия недостаточно защищена от британского вторжения, и требовал от нас направить все имеющиеся боевые корабли – включая «Шарнхорст» и «Гнейзенау» – в Норвегию для укрепления наших позиций в этой стране.
В середине ноября 1941 года я делал для Гитлера анализ оставшихся у нас возможностей в Битве за Атлантику. «Тирпиц», который через месяц должен был встать в строй, посылать в Атлантику не предполагалось, не только из-за страшной нехватки топлива, но также потому, что ситуация там не была благоприятной для успешного рейда корабля такого масштаба. К тому же, как я тогда еще считал, через два-три месяца должны были закончить ремонт «Шарнхорст» и «Гнейзенау», которые вполне могли
