повреждены или уничтожены во время той или иной операции, не могла служить основанием для отказа от операции. Будучи слабейшей стороной, мы не могли позволить себе выжидать и наносить удары только в выгодных условиях; это было чревато переходом инициативы к противнику. С самого начала военных действий моим намерением было – и его одобрял весь флот – использовать все возможные средства для нанесения урона врагу на максимально возможном пространстве. И с целью выполнить эту задачу я был готов рискнуть многим.
К этому моменту военно-морской штаб возложил громадные обязанности на командиров отдельных флотских соединений и подводных лодок. Им предписывалось действовать, добиваясь максимального успеха, и в то же самое время они должны были держать свои корабли в мореходном и боеспособном состоянии как можно дольше. Во время боевых походов им предписывалось избегать столкновений с превосходящими силами врага и даже, как правило, с более слабым противником. Вдобавок к этому командиры кораблей должны были помнить об ограниченных запасах горючего и боеприпасов и каждый раз при сближении с противником оценивать свои шансы на успех и возможный риск в вероятном сражении. Имея значительное численное превосходство и располагая многочисленными базами, противник мог идти на риск, зная, что его поврежденный корабль сможет добраться до того или иного порта, где будет отремонтирован. Но для нас каждый поврежденный корабль мог с громадной долей вероятности считаться потерянным кораблем, а каждый потерянный корабль был для нас незаменим.
И наконец, мы должны были принимать во внимание нейтральные государства, как их мореходство, так и их симпатии и антипатии, и избегать любых возможных инцидентов с ними. Все это заставляло командиров наших кораблей, находившихся в море, принимая решение, буквально проходить по лезвию бритвы.
В морской войне успех и поражение отделяет друг от друга порой почти незримая грань. Неправильное решение, или правильное, но принятое минутой позже, неверно понятое донесение, неожиданная перемена погоды к худшему, роковое попадание снаряда – все это в мгновение ока может обратить победу в поражение. И точно так же явно безнадежная битва может обернуться победой благодаря ошибке противника. Гитлер, со своей психологией сухопутного человека, никогда не мог понять всех этих факторов, имеющих громадное значение в войне на море. С одной стороны, он всегда беспокоился о наших крупных кораблях, когда те уходили в дальний поход; но, с другой стороны, он считал, что основной задачей наших боевых кораблей было вести бой с кораблями противника, но не действовать против его судоходства. Любой неблагоприятный для нас исход того или иного сражения он рассматривал как нехватку решимости для настоящей битвы.
Как я уже упоминал, хотя наши «карманные» линкоры «Дойчланд» и «Адмирал граф Шпее» были отправлены в Атлантику за несколько дней до начала войны, политическая линия Гитлера запрещала их использование в операциях вплоть до конца сентября. Когда же они начали свои действия, эффект от них хотя и был, но не столь значительным, как мог бы быть.
«Дойчланд» вернулся в родной порт в конце ноября, совершив не очень успешный поход по Северной Атлантике. Но «Адмирал граф Шпее» под командованием чрезвычайно способного капитана 1-го ранга Лангсдорфа оставил у себя за кормой целый ряд потопленных судов в Южной Атлантике и в Индийском океане, куда он искусно ушел, сменив район своих операций. Его капитан планировал возвратиться домой вскоре после Нового года для срочного ремонта, но затем решил сначала нанести удар по оживленным линиям коммуникации противника, проходящим к востоку от побережья Южной Америки.
К сожалению, 13 декабря 1939 года, на траверзе залива Ла-Плата, он принял бой с британскими разведывательными силами, состоящими из тяжелого крейсера «Экзетер» и легких крейсеров «Аякс» и «Ахилл», под командованием капитана 1-го ранга Хартвуда. Огонь, открытый «Графом Шпее», был столь точен, что «Экзетер» был сразу же выведен из строя, получив сильный крен и оставшись лишь с одной боеспособной башней. У «Аякса» были выведены из строя обе его артиллерийские башни, и, кроме того, он лишился стеньги. Однако сам «Граф Шпее» тоже получил серьезные повреждения. Когда вражеские корабли покинули место боя, уйдя к востоку, капитан 1-го ранга Лангсдорф, сам будучи раненным, привел свой поврежденный корабль в бухту неподалеку от Монтевидео для ремонта.
Ремонт был необходим, чтобы поврежденный линкор смог перенести зимние штормы Северной Атлантики на обратном пути домой. Капитан 1-го ранга Лангсдорф надеялся провести этот ремонт в нейтральном порту Монтевидео и сообщил об этом по радио в военно-морской штаб Германии. Однако правительство Уругвая, находясь под сильнейшим давлением Британии, позволило встать на стоянку для ремонта в течение только семидесяти двух часов, что не позволяло провести сколько-нибудь серьезный ремонт.
Это решение правительства Уругвая стало тяжким ударом для капитана Лангсдорфа. К тому же оказалось, что его противники последовали за линкором на безопасном расстоянии и поняли, что корабль направляется к устью Ла-Платы. Капитан «карманного» линкора сообщил по радио в военно-морской штаб, что крупные неприятельские силы сконцентрированы у устья реки и дожидаются его выхода из порта, что представляло собой умную дезинформацию, умело подброшенную опытными агентами британской разведки. Предполагаемые силы неприятеля, включавшие британский крейсер, линейный крейсер и несколько более мелких кораблей, на самом деле находились еще далеко отсюда.
Но ни капитан Лангсдорф, ни военно-морской штаб этого, увы, не знали. Встав на стоянку в Монтевидео, капитан Лангсдорф поставил «Графа Шпее» в положение, когда линкор должен был с боем прорываться в открытое море через кордон вражеских кораблей, поджидавших его у выхода из залива.
Когда капитан Лангсдорф принимал решение о заходе в Монтевидео, военно-морской штаб не возражал против этого, отдавая себе отчет в том, что ни ситуация в море, ни состояние линкора в Берлине во всех деталях неизвестны, и оставил решение за капитаном, которому на месте было виднее. Теперь капитан Лангсдорф доложил о своем намерении прорываться с боем и просил принять решение, что ему делать, если станет ясно, что прорваться он не сможет, – пойти на интернирование корабля и команды или затопить его на мелководье. За принятием решения я обратился лично к Гитлеру.
Гитлер согласился на мое предложение одобрить решение капитана Лангсдорфа прорываться с боем, но не хотел и слышать о том, чтобы линкор был интернирован. Если «Граф Шпее» не сможет прорваться, сказал Гитлер, то, по крайней мере, сможет потопить вражеский корабль, прежде чем погибнет сам.
Перебрав все варианты действий капитана «Графа Шпее», мы решили оставить последнее слово за ним, так как только он знал все нюансы обстановки.
Капитан Лангсдорф, проанализировав всю ситуацию, пришел к выводу, что ввиду тяжелых повреждений, полученных кораблем в бою, и недостатка боеприпасов попытка прорыва через сильный заслон врага, предположительно ожидающий его выхода, наверняка не удастся. На относительном мелководье, где могла развернуться битва, весь экипаж мог погибнуть вместе с кораблем, или, что еще хуже, корабль мог потерять ход и управление и попасть в руки врага еще до того, как экипаж смог бы затопить его. Поэтому капитан решил затопить корабль, чтобы быть уверенным в том, что он не достанется врагу, и спасти жизнь всех членов его экипажа.
Свое решение он выполнил, выведя линкор 17 декабря из территориальных вод на мелководье и взорвав артиллерийские погреба. Весь экипаж до последнего человека был благополучно эвакуирован в Буэнос-Айрес на буксирах и других судах, специально зафрахтованных для этой цели. Затем, выполнив свой последний долг командира, капитан 1-го ранга Лангсдорф застрелился.
Несмотря на то что я обсудил ситуацию, в которую попал линкор, и всю проблему во всех подробностях с Гитлером, он был раздосадован и возмущен решением капитана Лангсдорфа, но особое недовольство у него вызвал военно-морской штаб за те общие инструкции, которые были даны им Лангсдорфу. Он резко критиковал указания кораблям уклоняться от сражения с целью выполнения более важной цели, а именно нарушения вражеского коммерческого мореходства и перерезания линий снабжения неприятеля. Не желая принимать во внимание косвенные эффекты, он утверждал, что боевые корабли – в особенности же крупные боевые корабли – должны быть использованы в первую очередь для борьбы с кораблями вражеского флота. Хотя он одобрил применение подводных лодок, вспомогательных крейсеров и других легких кораблей для действий против вражеских коммуникаций, он полагал неоправданным использование для этих целей крейсеров и «карманных» линкоров, а уж линкоров – так совершенно неоправданным. Убежденный в том, что небольшое число подводных лодок сможет выполнить такую задачу с большим или меньшим успехом, он совершенно не представлял себе, как угроза появления крупных кораблей может связать силы противника, ослабить всю его оборону, разрушить всю его систему снабжения, заставив его
