Сражение при Скагерраке – или Ютландский бой – было описано и критически проанализировано со всех возможных точек зрения, причем не только историками всего мира, но и видными морскими офицерами, участвовавшими в нем. Адмирал Г.С. Гроос в официальной германской «Истории войны на море» дал самое талантливое его описание, как это сделал также и капитан 3-го ранга Фрост, офицер ВМС США, в своей книге «Ютландский бой», объективном и беспристрастном исследовании большой научной ценности. Однако, по мнению тех, кто лично участвовал в этом реальном сражении, многие из историков и аналитиков недостаточно принимают во внимание тот факт, что информация, которую имели в своем распоряжении военачальники противостоящих сторон и на основании которой они принимали свои решения, была зачастую весьма скудной, а порой и основанной на совершенно ошибочных умозаключениях. Наибольшее расхождение в оценках этой битвы мы находим между позициями тех авторов, которые считают, что адмирал сэр Джон Джеллико, британский командующий флотом, был прав в своем нежелании поставить на карту британское господство над морями ради единственного морского сражения, и тех, кто утверждает, что вице-адмирал Битти был прав в своем стремлении сокрушить более слабый германский флот, даже ценой значительных британских потерь. Что же касается меня самого, то я ограничу себя тем, что мне лично известно лучше всего, то есть прежде всего действиями линейных крейсеров.

Как единодушно утверждают все историки, германский военно-морской флот вышел в море ночью 30 мая с целью совершить рейд к Норвегии. Рано утром следующего дня поступило донесение от двух германских подводных лодок, что британские линкоры вышли из своих баз. Сообщение это вселило в адмирала Хиппера и всех нас надежду на то, что в течение дня мы наконец-то сможем вступить в контакт с неприятелем. Первая схватка произошла почти случайно – торпедные катера нашей передовой дозорной линии остановили для досмотра подозрительный пароход, который оказался небольшим судном нейтрального государства. Наши торпедные катера, однако, были замечены британским легким крейсером «Галатея», несшим дозорную службу на северном фланге исключительно мощной эскадры адмирала Битти, состоявшей из 6 линейных крейсеров, которых поддерживали 4 быстроходных новых крейсера, а прикрывали 15 легких крейсеров и 27 эсминцев.

Вдобавок к этому, что тогда нам не было известно, в 70 милях севернее Битти находились основные силы британского флота, состоявшие из 24 линкоров, 3 линейных крейсеров, 8 бронепалубных крейсеров, 12 легких крейсеров и 51 эсминца.

Более того, британцы путем расшифровки наших радиосообщений имели значительное преимущество, получив заблаговременно информацию о том, что наш флот собирается выйти в море, и знали направление нашего движения. По счастью, благодаря ложному радиообмену между нашим флагманским кораблем и сторожевиком в гавани, а также максимально возможному использованию визуальных сигналов британцы не смогли узнать о принятой в последнюю минуту перед выходом смене цели нашего рейда – Сандерленда – на норвежское побережье.

Первый сигнал тревоги на «Лютцове», который теперь служил флагманским кораблем рекогносцировочных сил, был получен от нашего легкого крейсера «Эльбинг», ведшего разведку впереди и с фланга вместе с приданным ему торпедным катером. Донесение, полученное незадолго до 14.30 31 мая, было тревожным: «Наблюдаем вражеский легкий крейсер на весте, следует на норд».

Наш адмирал немедленно поставил в известность адмирала Шеера, затем увеличил скорость и изменил курс к норд-весту, по направлению к точке контакта.

С мостика «Лютцова» глазам моим предстала великолепная картина – идущие четким строем «Дерффлингер», «Зейдлиц», «Мольтке» и «Фон дер Танн», то поднимающиеся, то опускающиеся на серых валах, со шлейфами дыма из труб. Слабый бриз налетал на нас с запада, в воздухе стояла легкая дымка.

Но нашего врага мы увидели в образе полудюжины двигающихся темных точек на юго-западном горизонте, примерно в 17 милях от нас.

Адмирал Хиппер быстро развернул группу линейных крейсеров на обратный курс к юго-востоку наперерез неприятелю. Почти одновременно с нами враг, который до этого шел севернее, тоже развернулся к юго-востоку, и расстояние между нами начало быстро сокращаться.

Далекие точки на горизонте быстро росли и скоро приняли очертания линейных крейсеров. Наш адмирал, следя за ними в бинокль, спокойно отдавал приказы, распределяя цели: каждый из наших линейных крейсеров должен был вести огонь по одному из вражеских кораблей, начиная с левого фланга. Последний из вражеских кораблей обстреливать было некому, но он находился на максимальном удалении от нас и потому представлял наименьшую опасность.

Напряжение достигло своего наивысшего предела, когда броневые башни провернулись и серые жерла орудий стали подниматься. Неизбежность большого морского сражения была очевидной, и все находившиеся на мостике «Лютцова» испытали восторг от той четкости и порядка, с которыми принимались, передавались и исполнялись решения. Наш заместитель начальника штаба, капитан 3-го ранга Хансен, лишь недавно ставший нашим коллегой, восторженно воскликнул: «Ну прямо как на учениях!»

Столь же важной причиной нашего восторга было сознание того, что курс, на котором развертывалось сражение, быстро и прямо вел к расположению основных сил нашего флота, в настоящий момент находившихся на расстоянии около 50 миль.

Оператор-дальнометрист докладывал быстро сокращающееся расстояние: «25 000 ярдов – 23 000 ярдов – 20 000 ярдов». Когда прозвучал доклад: «16 500 ярдов», наш адмирал удовлетворенно кивнул: «Открыть огонь!» Одновременно он направил адмиралу Шееру еще одно донесение, в котором уточнял детали ситуации, включая местоположение, силы неприятеля и курс его и наших кораблей.

Палуба под нашими ногами дрогнула, а грохот заполнил весь воздух, когда 305-миллиметровые орудия «Лютцова» метнули свои снаряды в неприятеля. За нашей кормой заговорила 305-миллиметровая башня «Дерфлингера», чуть позже к ним присоединились 280-миллиметровые орудия «Зейдлица» и «Мольтке», и, наконец, по одному 280-миллиметровому снаряду выпустили в неприятеля башни «Фон дер Танна». Минутой спустя мы увидели отдаленные вспышки к юго-западу от нас и поняли, что противник тоже открыл огонь.

Но вместо мертвящего душу грохота разрывов снарядов мы увидели только красивые столбы воды, поднявшиеся в паре тысяч ярдов слева по борту. Лишь через семь или восемь минут мы получили первое попадание – но не в нас, а в «Зейдлиц», по счастью не причинившее ему никакого существенного вреда. Второе попадание, также пришедшееся в «Зейдлиц», оказалось более точным и поразило одну из его башен, выведя ее из строя. Содрогнулся от попадания и наш «Лютцов», а затем и «Дерффлингер», но ни одно из них не вывело корабли из строя.

Эффективность нашей собственной стрельбы было трудно оценить из-за висящей в воздухе дымки и дыма от вражеских орудий, а также столбов воды, взмывающих ввысь между нашими и неприятельскими кораблями, но наши башни вели огонь почти что в пулеметном темпе, и враг, хотя и превосходящий нас числом, неожиданно совершил явный поворот, уходя с боевого курса. Должно быть, наши снаряды ложились достаточно точно, и врагу это явно не понравилось. Он уходил с боевого курса все дальше и дальше. Наш адмирал тоже изменил курс, продолжая идти с ним на сближение на дистанции, которая в этот момент составила 13 000 ярдов.

Равным образом обнадеживающими были и сведения, только что полученные от адмирала Шеера, находящегося со своими основными силами флота всего лишь в 11 милях от нас и сокращающего это расстояние со скоростью 11 узлов.

И именно в этот воодушевивший нас всех момент наши замыкающие суда, «Фон дер Танн» и «Мольтке», попали под сильный огонь с различных направлений – четырех самых крупных кораблей неприятеля, подходивших к нам с правого борта. Наш адмирал решил, что настало время вывести из боя наши линейные крейсера и передать судьбу врага в руки подходящих основных сил нашего флота. Изменение курса на пару градусов к востоку и прибавление скорости увеличило расстояние между нами и неприятелем за дистанцию