главный судья флота Кранцбюллер вел защиту нас обоих.
Ранее я знал доктора Симерса только благодаря его репутации, но, по моему мнению, это было скорее преимущество, чем недостаток. Не будучи связанным со мной никакими личными отношениями, он мог участвовать в процессе абсолютно беспристрастно и поэтому был способен проанализировать все пункты обвинения. Это было весьма важно, поскольку заключенные обвинялись как представители различных видов вооруженных сил и представители германского народа. Выступления доктора Симерса на этом этапе предъявления обвинений было исполненным достоинства и тем не менее совершенно блестящим, за что я всегда чувствовал себя обязанным ему.
Обвинения, выдвинутые против меня, состояли в следующем: ведение военных действий на море без соблюдения принятых правил ведения войны, подготовка германского флота к агрессивной войне и, наконец, собственно ведение агрессивной войны путем осуществления военно-морских операций против Норвегии. Аналогичные обвинения были выдвинуты и против адмирала Дёница, за исключением обвинения в подготовке агрессивной войны.
Нюрнбергский процесс был уникален тем, что победители выступали в качестве судей над побежденными, на нем рассматривались и принимались во внимание лишь действия покоренных, тогда как действия победителей были превыше всяких вопросов. Подобный подход не мог обеспечить справедливого и беспристрастного правосудия, поскольку действия обвиняемых рассматривались с точек зрения, не существовавших до этого в международном праве, а действия победителей должны были полагаться безупречными.
Общепризнанным подходом является положение, что в каждой войне действия любой страны в значительной степени определяются поведением ее противников. Поэтому любой вердикт, вынесенный победителем в отношении побежденного противника, теряет много в доверии и признании, если те же самые правила не применяются и к победителю. Судьи же Международного военного трибунала в Нюрнберге приняли в качестве основополагающего принципа своих процедур положение, что в суде никому не будет позволено касаться каких бы то ни было действий союзников или их преступлений. Более того, не было позволено даже касаться Версальского договора, кроме тех случаев, когда Германия обвинялась в его нарушении. Ту определяющую роль, которую он играл во всем развитии Германии с 1920 года, даже не было позволено упоминать.
Вскоре стало совершенно ясно, что и в других отношениях Нюрнбергский трибунал не был справедливым судом в обычном смысле. Он был учрежден единственно из политических соображений, и его главной целью была цель политическая – заклеймить весь германский народ как международного преступника. Отнюдь не один только Гитлер или национал-социалистское правительство, но германский народ в целом должен был предстать в качестве единственного преступника, виновного в проведении преступной агрессивной войны. Подобным образом союзники намеревались продемонстрировать перед всем миром, что их собственные военные действия против Германии и жестокость их оккупационной политики были справедливы и необходимы. Такой карательный подход полностью проявился в том, что подобного рода военный трибунал был учрежден только для рассмотрения дел Германии и Японии, но не Италии, третьего члена «Оси Берлин – Рим – Токио».
После Первой мировой войны признание того, что Германия ответственна за развязывание войны, было зафиксировано в одной из статей Версальского мирного договора, и Германии пришлось подписаться под этим, чтобы иметь возможность обрести мир. Если же это письменное свидетельство вины начало бы впоследствии оспариваться, то самые основы Версальского договора были бы потрясены.
На этот раз союзники намеревались избежать любой возможности подобного развития событий. Вместо неубедительного признания, явно вырванного у Германии силой, теперь вина Германии за войну и ее последствия должна была быть продемонстрирована всему миру в результате широкого публичного разбирательства.
Вместо же этого процесс, по моему мнению, вполне ясно продемонстрировал, что в германском народе или в некой его части не существовало никакого заговора против мира во всем мире. Подобным же образом обнаружилась несостоятельность обвинений в том, что имелась некая группа военных деятелей, в намерения которых входило подстрекание страны к войне. Обвинения против так называемых преступных организаций, в рамках которых обвинялись 3 000 000 высших членов нацистской партии, 500 000 членов СС, такое же число членов СД и 2 000 000 членов CA, также оказались пустышкой. В каждом из этих случаев трибунал счел, что членство в такой группе не является основанием для обвинения; действительные преступления всегда совершались тем или иным конкретным человеком.
По крайней мере, в этом одном-единственном случае истинно демократическая концепция правосудия все же восторжествовала. Широкие, всеохватывающие обвинения, с которых трибунал начал свою работу, вскоре были значительно сужены приведенными доказательствами и принятыми решениями, что уже не было попыток возложить коллективную вину за происшедшее на весь немецкий народ.
Это стало чрезвычайно важным выводом и свидетельством того, что трибунал в отдельных случаях отказывался быть связанным чисто политической точкой зрения. В то же самое время в сфере чисто уголовного судопроизводства трибунал представил неоспоримые свидетельства того, что многочисленные преступления, многие из которых самого ужасного свойства, были совершены теми или иными национал- социалистами. И все же, кроме этих преступников, никто в Германии не имел ни малейшего представления о том, что происходят подобные вещи.
Для меня это была самая гнетущая часть всего процесса. Какая-либо информация о тех преступлениях, которые совершались в концентрационных лагерях, была надежно скрыта за непроницаемой стеной молчания, возведенной преступниками вокруг тех мест, где они творили свои злодеяния. Из показаний бывшего министра внутренних дел Пруссии Северинга, равно как и из показаний нескольких других политических деятелей, которые были заслушаны на процессе, стало ясно, что те или иные конкретные случаи становились порой достоянием гласности, но весь размах преступлений, как и их ужасная сущность, стал совершенным потрясением для громадного большинства немцев. Потрясение это оказалось тем большим, что в них была вовлечена не просто некая группа преступных политиков, но сам глава государства, Гитлер, во множестве случаев являлся не только соучастником, но и зачинщиком этих преступлений. Для большинства немцев истинное лицо Гитлера стало в первый раз ясным только во время Нюрнбергского процесса.
Таким образом, процесс развивался в двух раздельных направлениях: политическом, в результате чего каждый немец должен был испытывать чувство стыда, и военном, представлявшем собой совсем другое дело. Говоря в целом, военный аспект процесса являл собой картину, принципиально разнящуюся с той, которую обвинители рисовали с самого начала. Предубежденность, которой с самого начала отличался военный аспект процесса, происходила не только от политической заданности процесса, но и от двух совершенно различных систем правосудия, в которых выросло обвинение и защита. В англосаксонской судебной процедуре, представлявшей собой систему, в рамках которой и проводятся в основном судебные процессы, процесс являет собой всеохватывающее состязание между обвинением и защитой, после которого суд и выносит свой вердикт. Обвинение не пытается, со своей стороны, просто добраться до безоговорочной истины, но старается выиграть свое дело против обвиняемых любыми и всеми возможными способами. Подобный подход полностью противоположен системе правосудия Германии, в которой обе стороны обязаны прежде всего установить истинность или ложность существа дела. Англосаксонская система была новой и необычной для германских защитников и их советников и тем самым делала изложение позиции нашей стороны более сложным. То, как быстро наши адвокаты смогли принять англосаксонскую систему судопроизводства, и их успехи в осуществлении нашей защиты было превыше всех похвал.
В ходе своей долгой и славной истории англосаксонская система судопроизводства доказала свои достоинства, но она обеспечивает правосудие только в том случае, если обвинение и защита имеют равные возможности в своих действиях. В ходе Нюрнбергского процесса такого не было.
Обвинители располагали многими месяцами для подготовки обвинительного заключения. Они захватили все архивы и документы, о существовании которых было известно, и в полной мере использовали их как свидетельства преступлений. Поскольку все германские архивы попали во вражеские руки, то число документов, доступных для обвинения, было неограниченным. Из всей этой массы документов были извлечены прежде всего самые пагубные для обвиняемых, и, вырванные из контекста, они стали оружием
