драматичного эффекта, понимаете?

Блейксли ухмыльнулся и кивнул:

– Думаю, да. У меня будет ожерелье, но мне потребуется время. Договорились?

– Конечно. Вы человек слова. Я догадывалась, что вы знаете, как это сделать.

– Снова лесть, леди Дэлби, – проговорил он, качая головой и улыбаясь. – Ваш друг-заговорщик. Думаю, мы должны быть честными друг с другом.

– Тогда, как сообщники, за успех спектакля, – произнесла она, протянув ему руку.

Блейксли легонько поцеловал ее руку и с улыбкой сказал:

– Полагаю, мне следует отправиться домой и выучить свою роль.

– Лорд Генри, вы никогда не убедите меня в том, что не знаете своей роли наизусть, вы играете ее уже не менее десяти лет.

– Леди Дэлби, вы совершенно правы.

И он, улыбаясь, откланялся.

В огромном доме герцога Гайда на Пикадилли, напротив Грин-парка, собрались абсолютно все. Буквально все, кто в этот вечер не был на приеме у герцога Девоншира вниз по улице. Те, кто вращался в кругах Девоншира, не вращались в кругах Гайда. Выбор Софии был сделал давно. То, что оба дома давали приемы в один и тот же вечер, подчеркивало соревновательный дух, управлявший ими в течение десятилетий.

Событием наслаждались все. Чем еще был Лондон, если не местом всеобщих встреч и непостоянной верности? Сегодня будет еще один такой вечер. Именно предсказуемость, порочность и непрочность помолвок и союзов, сплетни и слухи из первых рук делали лондонский сезон стоящим его космической цены.

Эшдон, больше всех знакомый с разрушительными ценами Лондона, все еще играл в «Уайтс», когда в девять часов официально началась ассамблея в доме герцога Гайда. Было ли у него жемчужное ожерелье? Он решил не полагаться на Даттона, особенно потому, что ни слова не слышал от него с момента их пари в «Джексонс». Одно дело – разговоры, а жемчужное ожерелье – совсем другое.

– Сколько вы проиграли? – спросил виконт Таннингтон, стоя за его спиной.

– Выиграл более пятидесяти фунтов, если хотите знать, – ответил Эшдон.

– Копите на что-то особенное?

– Если у вас имеется, что сказать, Таннингтон, говорите. – Эшдон увеличил ставку. – И не стойте за моей спиной.

Таннингтон встал справа от Эшдона и тихо произнес:

– Ходят слухи, что леди Каролина поступила в продажу и цена ее – жемчужное ожерелье.

Эшдон почувствовал, как у него внутри все сжалось, и постарался сохранить спокойное выражение лица.

– А разве не каждая женщина находится в таком же положении? – непринужденно проговорил он, но левая рука у него задрожала. Он сжал ее в кулак и продолжал смотреть на игорный стол.

– Полагаю, да – ответил Таннингтон. – А также полагаю, что тот, кто принесет ей ожерелье, получит пальму первенства. Думаю, что вы хотели это знать.

– Почему вы так думаете?

Краем глаза Эшдон заметил, как Таннингтон пожал плечами.

– Все знают, что вы подарили ей жемчужные серьги. Будет несправедливо, если вы не станете первым из-за того, что не сумеете добыть ожерелье. Если только вы сможете получить справедливую компенсацию за серьги.

Эшдон вскочил со стула до того, как Таннингтон убежал, и это было как раз вовремя. Эшдон нанес два мощных удара Таннингтону в живот, пока другой член клуба «Уайтс» не остановил его, и этим другим оказался Кэлборн.

– Скажете про нее еще что-нибудь подобное, – яростно прохрипел Эшдон, – и я прикончу вас. Вы меня поняли?

– Естественно, – произнес Таннингтон сдавленным голосом.

– Прощайте, Таннингтон. – Кэл крепко держал Эшдона за плечо.

– Увидимся у Гайда, – ответил Таннингтон и покинул комнату.

Встревоженный шепот остальных членов клуба затих только после его ухода.

– Что теперь? – спросил Кэл, когда Эшдон собирал свой выигрыш.

– А теперь я иду в дом Гайда. Что же еще?

– Без ожерелья, – констатировал Кэлборн.

– Если только у Даттона оно есть, то без ожерелья, – ответил Эшдон. – Что же мне делать?

– Думаю, вопрос в том, что делать ей?

У Эшдона снова свело желудок, и он сказал: