поставили на секретную работу, меня проверяли люди, специально обученные этому. Мое дело чистое. Моя репутация безупречна. На мне нет ни одного пятна.

Нет пятна?

Боже, почему мертвые встают из могил и вмешиваются в дела других? Почему они не лежат в своих могилах и не дают живым жить в мире и покое?»

Он стоял и пустыми глазами смотрел на подходящий поезд, которого он до этого ждал, и сейчас не осознавал его приближения. Ноги сами внесли его в вагон, в котором он обычно ездил. Он шел как слепой. Он непонимающе огляделся, сел на свое обычное место, и все это как во сне, не понимая, что он делает.

«Почему я убил Элайн?»

Вагон был, как всегда, полон. Рядом с ним и вокруг него сидели все те же люди. Он приветствовал их при входе обычным кивком головы, и они были готовы, как всегда, поболтать с ним о пустяках.

Человек, сидевший против него, Фамилоу, свернул свою вечернюю газету, пихнул ее в карма», откашлялся и сказал:

— Сегодня был прекрасный день, я думаю, вы со мной согласитесь. За последнее время погода компенсирует нам… — он осекся и продолжил уже громче: — Вы плохо себя чувствуете, Брансон?

— Я? — Брансон заметно вздрогнул. — Нет, все в порядке.

— Вы плохо выгляните, — сообщил Фамилоу. — Вы такой бледный, как будто вас побелили. — Он наклонился в сторону и, хихикнув, легонько толкнул локтем Коннелли, человека, сидящего рядом с ним. — Слышишь, что говорю: Брансон такой бледный, как будто его побелили.

— Да, он выглядит плоховато, — согласился Коннелли, не собираясь восхищаться чужим остроумием. Он отодвинул в сторону свои колени. — Не споткнись о мои ноги.

— Все нормально. Со мной все в порядке, — слова прозвучали как-то ненатурально.

Почему я убил Элайн? Фамилоу оставил его в покое и начал жаловаться то на жуликов-жокеев, то на падение деловой активности.

Все это время он смотрел на Брансона своими бесцветными, слегка вытаращенными глазами. Казалось, что он все время ожидает, что произойдет нечто неприятное, Коннелли тоже ожидал чего-то, правда, не в таком явном виде. У них был вид людей, которые не по своей воле были вызваны оказать первую помощь человеку, катающемуся в припадке по полу.

Поезд продолжал громыхать колесами по рельсам, разговор заглох, и все трое сидели, чувствуя себя не в своей тарелке. Никто не пытался возобновить беседу. Наконец за окном показалась полоса огней, и поезд остановился. В туманной темноте на платформе послышались голоса. Кто-то в голове поезда с грохотом вез сундук. Коннелли и Фамилоу не отрывали пристальных взглядов от Брансона, который, похоже, совершенно не замечал их внимания.

В конце концов Фамилоу наклонился и похлопал Брансона по коленке:

— Если вы, конечно, не проехали, то это ваша станция.

— Да? — Брансон недоверчиво посмотрел на него. Он приподнял занавеску и уставился в окно.

— Действительно! — он схватил свой портфель и ринулся в проход. — Должно быть, я просто задремал.

Когда он выходил из вагона, то услышал, как Коннелли сказал:

— Задремал с кошмарами, наверное.

Затем Брансон оказался на платформе, наблюдая, как отходит поезд. Ярко освещенные вагоны один за другим проезжали мимо него. Он мог видеть в окнах пассажиров, которые болтали между собой, читали газеты или покачивались в полудреме. Ни у кого из них не было настоящих причин для волнения. Их головы были заняты вполне тривиальными мыслями. Что им подадут сегодня вечером на стол? Чувствовали желание провести вечер перед телевизором и задумывались, хочет ли Мабл тоже провести вечер дома или же лучше куда-нибудь сходить. Они были ленивы и благодушны, каким был и он сам по дороге домой до сегодняшнего дня.

Но сейчас началась охота, и дичью на этой охоте был Брансон. Стоя один, если не считать этих проезжающих вагонов, он испытывал настоящий страх преследования. Это было не какое-нибудь ощущение приключения, если так можно сказать. Это было разбивающее сердце, расстраивающее мысли психическое состояние, которое он никогда не испытывал. И в конце этого бега на длинную дистанцию стоял приз — для побежденного электрический стул. Он мог представить со всей отчетливостью этот стул, и это видение вызывало в нем головокружение.

Он не мог избежать этих мыслей и в то же время не мог ничего придумать. Выйдя со станции, пройдя по улице и завернув за угол, он продолжал идти, совершенно не представляя себе, где он. Автопилот, который находился у него в голове, взял управление на себя и вел его домой по хорошо известному маршруту. Он видел ярко освещенные окна соседей. Раньше эти огни наводили на мысли о жизни, протекающей повсюду, теперь он смотрел на них как на просто огни, потому что мысля его были о смерти. Кости под корнями, которые должны были остаться там до тех пор, пока не пройдет столько времени, что связать эти кости с настоящим будет невозможно. В этой цепи случайностей, казалось, есть какое-то дьявольское упрямство, которое хотело уличить виновного. Из миллиона деревьев только одно, вполне определенное, должно было наклониться и тем начать окоту на человека.

Навстречу ему попался маленький Джимми Лендстром, таща за веревку игрушечный грузовик ярко- красного цвета.

— Здравствуйте, мистер Брансон, — крикнул он.

— Здравствуйте, — машинально ответил Брансон, забыв прибавить «Джимми», как он всегда делал.

Он пошел дольше механически, будто робот.

Пару месяцев назад он заполнял однообразные часы какого-то путешествия чтением одного из сенсационных журнальчиков о преступлениях. Кто-то забыл этот журнальчик на сиденье в поезде, и Брансон подобрал его, из любопытства начав перелистывать. Одна из правдивых историй в журнале рассказывала, как собака во время прогулки выкопала кости руки с золотым кольцом на пальце, всего лишь с золотым кольцом. И отталкиваясь от этой малюсенькой детали, шаг за шагом, они проследовали по всей линии, задавая вопросы, пока вся паутина лжи не легла перед ними. Шериф и его помощники, адвокаты и детективы разъезжали по всему свету и собирали, складывали кусочки мозаики в течение Двух лет. И вдруг стала видна вся картина во всей своей неприглядности, и человек пошел на электрический стул через четырнадцать лет после совершения преступления.

А теперь вот это. Где-то недалеко находится большая контора, в которой работают криминологи, и они уже изучают жертву: определяют примерную дату убийства, пол, вес, рост и множество других деталей, которые понятны только специалистам. Распутывание паутины лжи началось, а окончание этой процедуры зависит только от времени.

Его пульс участился от таких мыслей. «Когда настанет конец? Дома, на работе или, может быть, вот как сейчас, по дороге домой или на работу? Возможно, дома», — этого он боялся больше всего. В своем мозгу, возбужденном происходящим, он легко мог представить себе эту сцену. Дороти пойдет, откроет дверь и впустит двух или больше суровых мужчин с грубыми лицами и будет стоять с широко раскрытыми глазами, пока один из них будет говорить.

— Ричард Брансон? Мы из полиции. У нас есть ордер на ваш арест, и мы должны вас предупредить, что все, вами сказанное, может…

Визг Дороти. Дети плачут и пытаются выставить полицию за дверь. Щенок повизгивает от симпатии к нему и ищет укромное местечко. А полиция уведет его, ежи пойдут рядом, с обеих сторон от него, чтобы он не убежал. Поведут его от Дороти, от детей, от щенка, от дома, от всего, что для, него так дорого. И это навсегда, навсегда, навсегда.

Его прошиб холодный пот, несмотря на ветреный вечер, когда он обнаружил, что прошел собственный дом. Развернувшись на одном каблуке, он вернулся, поднялся на крыльцо и как пьяный начал беспорядочно шарить в карманах в поисках ключа.

Как только он вошел в дом, дети с визгом бросились к нему и начали на него прыгать. Каждый визг казался ему особенно пронзительным и ударял по нервам, такого он еще никогда не испытывал. Щенок повизгивал и крутился у него под ногами, заставляя его постоянно спотыкаться. Ему потребовалось собрать