Слышали, что он нес? Будто Льюис Кэрролл что-то вроде теории относительности открыл!

Профессор (смеясь). Да, бедняга Деликатес тут сильно преувеличил. Хотя маленькое зернышко истины и тут есть.

Гена. Так ведь теорию относительности Эйнштейн открыл!

Профессор. Кто же спорит? Но, видишь ли, некоторые физики, как раз занимающиеся этой теорией, считают, что в одной из глав «Алисы в Стране Чудес» есть как бы маленькая наметка этого величайшего открытия. Его предчувствие, что ли... Да, не удивляйся! Ничего странного. Ведь путаник Деликатес прав. Льюис Кэрролл, а точнее, Чарлз Лютвидж Доджсон – это его настоящее, а не литературное имя – был не только сказочником-фантастом, но и профессором Мать-и-Мачехи... Фу ты, как привязчива эта путаница!.. Был профессором математики и автором многих специальных трудов, а кроме того еще и лингви­стом и логиком. Так что вполне понятно, почему самые разные ученые – физики, математики, психологи, философы, истори­ки – интересуются книгами Кэрролла с точки зрения своих наук. И находят в них научные идеи и догадки, которые волнова­ли Кэрролла как ученого...

Гена. Какие, например?

Профессор. Ну, скажем, ученые полагают, что Кэрролл предвидел многое из того, до чего додумалась современная наука о времени. О том, что такое настоящее, будущее, прошлое и так далее. Или говорят, что применение им абсурдных, нелепых по­сылок, которые в конце концов могут привести к правильному ответу, ныне широко применяется в физике... Да что я тебе рас­сказываю? В этих делах я все равно, мягко говоря, не специа­лист, но если тебя это интересует...

Гена. Конечно, интересует!

Профессор. Тогда советую заглянуть в научное издание обеих книг Льюиса Кэрролла – и «Алисы в Стране Чудес», и «Алисы в Зазеркалье». Оно вышло несколько лет назад в изда­ тельстве «Наука», и в нем как раз есть статьи ученых. Одна даже так и называется: «Физик читает Кэрролла».

Гена. Книгу-то я посмотрю, а только что ж это выходит? Значит, чтобы понять эту самую Страну Чудес, надо вон сколько всего знать – и физику, и математику, и психологию...

Профессор. С чего ты взял? Читают же эти книги ма­ленькие дети! И больше того: по-моему, слишком уж въедливо вчитываться, стараясь непременно расшифровать каждую строч­ку, даже вредно... Кстати, помнишь того младенца, который у тебя на руках превратился в поросенка?

Гена. Спрашиваете! Разве ж такое забудешь?

Профессор. Представь, нашелся один дотошный ис­следователь, который решил, будто этот сынок Герцогини, став­ший свиньей, никто иной, как герцог Ричард Глостер, будущий король Ричард III, – тот самый, что изображен в трагедии Шекспира. И почему? Только, видишь ли, потому, что, всходя на трон, он избрал своим королевским знаком белого кабана!

Гена. Ну, уж это просто смешно!

Профессор. Если бы! В том-то и беда, что такая за­нудливая дотошность способна совершить очень печальное чудо: сказка перестанет быть смешной. А главное-то содержание и главная мудрость книг Льюиса Кэрролла в том, что они – вели­кие сказки. Веселые, причудливые, человечные. Да если б они просто смешили, если бы все эти нелепицы и бессмыслицы, на которые Кэрролл такой мастер, всего-навсего оставались забав­ным озорством, – уже было бы хорошо. Но у него, как у всякого большого сказочника, они словно бы от противного, от нелепого,, от глупого утверждают, что добро – это добро, зло – зло, ум – ум, а глупость – не больше, чем глупость. Утверждают то, что должно быть понятно каждому человеку, если он человек.

Слово свое Гена сдержал: научное издание книг Льюиса Кэр­ролла он действительно достал (с трудом) и принялся чи­тать тоже не без труда, потому что это во всех отношениях полезное издание, увы, в отличие от некоторых иных перево­дов, решило пожертвовать ради сугубой точности весельем, легкостью и изяществом. Так что не надо особенно строго судить Гену за то, что читать-то он читал, да не до конца. Но не об этом зашел у Архипа Архиповича и Гены разговор при следующей встрече: профессора поразило, что тот не за­помнил имени переводчика. И мало того – имел неосторож­ность еще и заявить: «А я их никогда не запоминаю!»