— Может, эта тема настолько вольная, что можно вообще ничего не писать?

Слова Каура рассердили учительницу.

— Что же получается? Хочешь сделать добро, и вот тебе благодарность. Ладно, сочинение на вольную тему я отменяю. К послезавтра напишите сочинение на тему «Моя дорога в школу». — А когда в классе возник шумок, добавила: — Если кому-нибудь хочется еще что-то сказать, прошу к доске. Заодно спрошу и склонения.

Тут уж никто ничего не захотел больше говорить, потому что склонения, как уже видно из названия, нечто неопределенное — ведь в эстонском языке четырнадцать падежей, и никто не знает, до чего можно досклоняться. Лишь после того как прозвенел звонок и учительница вышла из класса, все принялись обвинять Каура.

— Вольная тема все же лучше, — сказала председатель совета отряда Сильви Куллеркупп. — Меня обычно в школу привозит отец на машине. Что об этом напишешь?

— Мне до школы только сто метров, — сказала соседка Куллеркупп по парте, которая живет рядом со школой. — Об этом тоже ничего не напишешь.

А новый ученик Обукакк захныкал:

— Если бы осталась вольная тема, я смог бы переписать любое прошлогоднее сочинение. А что мне теперь делать? О дороге в школу мы в прошлом году не писали.

Когда уроки кончились и мы с Кийлике пошли домой, потому что интернат из-за аварии печной трубы был закрыт на две недели, мы принялись обсуждать между собой вопрос об этом сочинении. Кийлике сказал:

— Я придумал, что написать: «В семь часов утра я начинаю шагать». И затем дальше три тысячи девятьсот раз, что шагаю, шагаю, шагаю, шагаю. Поскольку это слово я пишу без ошибок, учительница может порадоваться, что на Кийлике не придется расходовать красные чернила.

Я сказал:

— Я тоже думаю, что это ее приятно обрадует. Но поскольку два одинаковых сочинения писать не рекомендуется, мне придется придумать что-нибудь другое. Я лучше напишу про тех, кого встречаю утром по пути в школу. — И сообщил, что сегодня утром мне попался навстречу поселковый портной Ойнас.

02

Кийлике не одобрил мой план:

— Об Ойнасе нельзя писать в сочинении. Тогда придется написать, что он шьет такие узкие пальто, которые удается натянуть, лишь насыпав в рукава тальк. А это может рассердить учительницу — ведь портной Ойнас ее родственник.

Кийлике посоветовал мне написать лучше о том, какие мысли бродят у меня в голове, когда я иду в школу.

Дома я начал думать, какие же мысли бродят у меня в голове, когда я иду в школу. И нет ли среди них такой мысли, что если ее записать, то получится целое сочинение. Но ни одной длинной мысли я не смог вспомнить, и даже ни одной короткой — эти мысли вообще такая вещь, что, когда не надо, их много разных приходит в голову, но когда надо — ни одной.

Поскольку сочинение все-таки было необходимо написать, я отбросил мысли в сторону и написал о том, что расположено вдоль дороги в школу. Но как потом выяснилось, это была ошибка, потому что когда я получил сочинение обратно, там не было никакой оценки. И у Кийлике тоже. А это означало, что нам придется написать сочинение заново.

— Я не просила отчета о стогах сена, — сказала учительница мне, а что она сказала Кийлике, я не знаю, потому что это происходило в учительской и Кийлике отказался рассказать, о чем они говорили.

— Когда идешь в школу и из школы, держи глаза пошире раскрытыми и не сдерживай полета фантазии, — велела мне учительница, а что она велела Кийлике — неизвестно, потому что подсматривать в замочную скважину нехорошо, и к тому же хоть глаз и видит кое-что, все равно ничего не слышно.

Когда уроки кончились, мы с Кийлике продолжили обсуждение проблемы сочинения. Я сказал:

— Я целиком согласен с тем, что по дороге следует держать глаза раскрытыми. С закрытыми глазами никто и до места не дойдет, если, конечно, нет поводыря. Но как должна летать моя фантазия, этого я не понял. Насколько мне известно, летают только птицы и летательные аппараты.

Но Кийлике засмеялся:

— Тут же нет никакого искусства, — и привел пример: если мне попадется навстречу собака с одним хвостом, а я напишу, что она была с двумя хвостами, это и значит, что у меня имеется полет фантазии.

От слов Кийлике мое настроение не улучшилось. Я сказал:

— Как же, жди, попадется какая-нибудь собака навстречу, когда она нужна. Держу пари, что сегодня по дороге домой мы не увидим ни одного животного. — Но тут я ошибся, потому что, спускаясь с холма, мы увидели лошадь, которая тащила сани и трусила как раз в ту сторону, куда направлялись и мы.

Для ясности я должен отметить, что, поскольку Кийлике недавно начал переоборудовать свои финские санки в буер, мы ехали вдвоем на моих финских санках: один стоял на одном, другой на другом полозе, а сиденье санок было занято трубой баса «бе», которую в симфоническом оркестре называют «тубой».

Увидев лошадь, я тут же подумал, нельзя ли использовать ее вместо паровоза, потому что полозья санок скользили плохо, а Кийлике ленился получше отталкиваться. И поскольку учитель химии говорит, что эксперимент — самая лучшая форма получения знаний, мы со всех ног помчались вперед, догнали лошадь и зацепили конец веревки, которой была привязана труба, за спинку саней.

Лошадь не обратила на это ни малейшего внимания, и возница тоже, что было вполне естественно, ибо по всем признакам он пребывал в состоянии сна.

Как всем известно, от подножия холма до моего и Кийлике дома еще больше двух километров, поэтому я был рад возможности проехаться на буксире и сказал:

— Уж теперь, Кийлике, ты обязан сказать мне спасибо. Так легко ты никогда раньше домой не добирался.

Но Кийлике не сказал мне спасибо.

— Уж если кататься, то с ветерком, — ответил Кийлике. Он считал, что впряженная в сани лошадь могла бы развить большую скорость.

Тут-то мы и стали думать, как бы прибавить газу или, как говорили в старину, — приделать лошади ноги. Я сказал:

— Самый простой способ — огреть ее кнутом. Если ты выдернешь кнут из-под возницы, я могу взять это на себя.

Кийлике не захотел рисковать.

— Есть и другие способы увеличить скорость, — сказал Кийлике. — Как я читал, в старину, чтобы погнать лошадь быстрее, почтальоны трубили в рожок. Если бы твоя фантазия хоть чуть-чуть летала, как советует учительница эстонского языка, ты бы уже давно взял с них пример.

Мне упрек Кийлике не понравился:

— Почтальоны в старину трубили в рожок, а у нас труба. Если бы они таскали с собой трубу, то куда бы они сажали пассажиров?

Но Кийлике, как известно, совсем лишен музыкальных способностей и потому не понял разницы между рожком и трубой.

— Рожок или труба — все одно, — сказал Кийлике. — Тебе что, не интересно узнать, как подействует труба на скорость лошади?

Пионер всегда и везде говорит только правду, и поэтому я должен признаться, что мне действительно было интересно, как подействует труба на лошадь. И поскольку мундштук на уровне моего лица как раз высовывался из-под брезента, в который труба была завернута, я продудел в него контроктаву «ре», которую исполняют, нажав на первый и третий клапаны.

Теперь я и подошел к тому, что хотел объяснить. Ведь сама учительница сказала, чтобы я не сдерживал полета фантазии, вот я и не сдерживал.

Контроктава еще не успела прозвучать, а уж лошадь рванула вперед так, что снег прямо брызнул у нее из-под копыт. Первым полетел в сугроб Кийлике, затем я, и сразу же после нас завалились набок финские санки с трубой, издававшей громкое бренчание, отчего лошадь мчалась еще шибче.