– Сколько вам нужно? – спросил я, вспомнив, что всего несколькими днями ранее заплатил за него 25 фунтов.

– Выслушайте меня и решите сами. Я вчера вечером был в клубе, там выпил как следует и, естественно, наприглашал сегодня к себе на обед не менее полдюжины приятелей.

– Ну, в этом нет ничего ужасного, – заметил я.

– Нет, есть, потому что через час я должен подменить моего товарища в одном судебном разбирательстве, а мой парик у парикмахера, который с ним ни за что не расстанется, пока я не отдам ему долг, а если я это сделаю, то на обед у меня не останется ни гроша.

– Ну, эту проблему можно легко решить, – сказал я. – Пригласите их отобедать у меня. Скажите им, что забыли о приглашении, которое я сделал вам еще раньше и которое не намерен отменять, а посему хочу и даже требую, чтобы ваши гости присоединились к вам в моем доме.

– Я ваш вечный должник! – воскликнул Сидни и ринулся по своим делам счастливый, как бабочка.

В ближайшем ресторане я заказал шикарный обед на восьмерых, а поскольку о моих домашних обедах в обществе ходили слухи, то никто из приглашенных не отказался присоединиться к нам.

Обед обещал быть основательным, а поскольку приятели Сидни были людьми веселыми, я настроился провести приятный вечер. И я в тот момент даже не подозревал, что он окажется куда приятнее, чем я предполагал.

Когда принесли портвейн и открыли коробки с сигарами и вечер стал перерастать в довольно шумное застолье, Сидни предложил одному из своих приятелей (его звали Уилер) порадовать нас своим пением, исполнив какую-нибудь песенку. Сей джентльмен тут же осведомился у меня, не будет ли мой вкус оскорблен, если песенка будет слишком уж фривольной, и, услышав в ответ, что, напротив, это доставит мне еще большее удовольствие, пропел и в самом деле довольно скандальные куплеты о Мэри и Джонни, которые, было дело, совокупились, после чего у Мэри стал расти живот. Последний куплет этой песенки заключал в себе мораль, суть которой сводилась к тому, чтобы если бы Джонни, перед тем как забраться на Мэри, надел на свой отросток маленькую резиночку, то никаких неприятных последствий этого свидания не было бы.

Песенку эту, которая, как заверил сам исполнитель, была абсолютно оригинальной, приветствовали громкими аплодисментами. После чего один молодой джентльмен пожелал прочесть стихи. Содержание их тоже было довольно фривольным: молодой человек и невинная девушка долго сидели на берегу реки, и он долго уламывал девушку, а та все не соглашалась; когда же он ласками распалил ее настолько, что она сама стала зазывать его, он ответил ей: «Все, что я мог бы влить в тебя, дорогая, теперь у меня в штанах».

Монсеньор Питер после долгих увещеваний с моей стороны дал-таки мне адрес, по которому можно было купить бальзам Пинеро, и я прикупил изрядную порцию этого напитка, несмотря на то что каждая бутылка обошлась мне в соверен. Мною двигало какое-то инстинктивное убеждение в том, что этот бальзам, как никакой другой из современных напитков, в чем-то сродни древнему мифическому эликсиру жизни. Несколько капель его я потихоньку влил в портвейн, и его воздействие на присутствующих становилось все более заметным.

– Послушайте, Сминтон, – сказал самый младший в нашей компании: ему едва ли исполнилось двадцать лет и он лишь месяц назад прошел «посвящение в компаньоны», – ваш обед просто великолепен, а у вашего напитка такой букет, которого я еще не встречал, хотя опыт мой в этом деле еще весьма мал. Может быть, у вас найдется что-нибудь не менее приятное и изысканное и по части юбок? Я бы с удовольствием посмотрел на такое чудо.

Молодой человек был явно настроен на чувственную волну. В это время раздался слабый стук в дверь и в комнату вошла пожилая дама, которая прислуживала за столом, подавая блюда и убирая пустые тарелки.

– Телеграмма для мистера Митчела, сэр, – извиняющимся тоном сказала она и, поклонившись, исчезла, торопясь поскорее покинуть помещение, пропитанное табачным дымом и винными парами, которые, несомненно, оказывали на нее далеко не лучшее действие.

– Надеюсь, новости не слишком неприятные? – спросил я.

– Отнюдь, – ответил Сидни. – Который теперь час?

– Половина девятого, – ответил я, взглянув на свой хронометр.

– Мне придется покинуть вас ровно в девять. Приезжает моя замужняя сестра Фэнни, в девять тридцать я должен встретить ее на вокзале Юстон.

– Жаль, – сказал вышеупомянутый молодой человек, самый младший в нашей компании. – Будь это ваша любовница, мы бы порадовались за вас. Но сестра…

– Она хорошенькая? – спросил Уилер.

– Да, – сказал Сидни, показывая нам медальон с ее изображением – единственную драгоценность, которой он мог похвастать.

Все сгрудились вокруг медальона, и на какое-то время в комнате воцарилась тишина.

– Ну и ну, – сказал Том Мэллоу, пользовавшийся в компании репутацией самого большого распутника, – если бы у меня была такая сестренка, я бы с ума сошел при мысли, что она не сестра моего приятеля и я лишен шанса приударить за ней.

Я ничего не сказал, ибо с первого взгляда влюбился в красавицу с медальона так, что не остановился бы ни перед чем, лишь бы только покорить ее.

Внешне я, конечно, ничем себя не выдал и, продолжая изображать радушного и гостеприимного хозяина, накачивал гостей редким старым портвейном, предлагая тост за тостом, пока, к удовлетворению своему, не увидел, что спустя три четверти часа все сделались мертвецки пьяными и я могу покинуть их без всяких опасений. Затем, перевернув бесчувственно лежащего Сидни – он свалился прямо на коврик перед камином, – я вытащил из его кармана телеграмму, из которой узнал, что имя его сестры – леди Фэнни Твиссер.

«Ага, – сказал я себе, вспомнив свои беседы с Сидни, – значит, это та самая девушка, которую ее мать выдала за богатого баронета, хотя тот ей в деды годится. Тогда мои шансы удваиваются».

Я вышел на улицу и запер за собой дверь. На часах уже было 9:19, а от вокзала меня отделяла миля с четвертью.

– Кеб!

– Да, сэр.

– Плачу гинею, если доставите меня до вокзала Юстон за десять минут.

Кебмен честно заработал свою гинею: через десять минут я был на вокзале.

Быстро миновав помещение с кассами, я вышел на платформу, к которой уже подходил поезд, и, подозвав внушительного вида носильщика, сунул ему в руку соверен и шепнул:

– В этом поезде едет некая леди Твиссер. Наймите хороший кеб, перенесите в него весь багаж, а если я в суматохе с нею разминусь, то подведите ее ко мне.

Он в точности выполнил мои указания: не прошло и двух минут, как я, самолично представившись, пожимал руку леди Фэнни.

Я сказал, что брат ее, к сожалению, занят, что он в настоящий момент находится на консультации у старшего советника по адвокатуре, и, не будь дело столь ответственным, он бы непременно встретил сестру лично, а меня он попросил проводить ее в его апартаменты, куда он, вероятно, приедет и сам ко времени нашего прибытия.

Изображение леди Фэнни на медальоне ничуть не преувеличивало красоту ее лица. Красивый греческий нос и строго очерченные, будто выточенные губы навели меня на мысль, что она, должно быть, крайне застенчива; с другой стороны, ее нежные, карие с поволокой глаза свидетельствовали скорее об обратном. Откинувшись на спинку сиденья кеба, я пожалел о том, что сам слишком злоупотребил бальзамом Пинеро, потому что почувствовал, что вот-вот кончу прямо в штаны.

– Скажите, это ваш первый приезд в Лондон? – спросил я, кое-как совладав с собой.

– Не совсем, – ответила она голосом столь музыкальным, что при звуках его мое сердце забилось еще сильнее. – Я приезжала сюда с мужем полгода назад – это был, так сказать, мой первый выезд в свет, но мы не провели здесь и дня.