«Что нужно этой маленькой кокетке?» – было первое, о чем я подумал. Уж не намеревается ли она столь откровенным образом затеять со мной интрижку? Вряд ли. Ведь она воспитана в благонравии и скромности. Что же тогда, черт возьми, все это значит? Так или иначе я решил прийти в назначенное время.

Часов в восемь (поскольку я и в самом деле был заинтригован), извинившись перед сестрой и сказав, что мне нужно уйти на некоторое время, я хлопнул входной дверью, а сам тихонько пробрался наверх в кабинет. Там было темно, но зная, где находится диван (в дальнем углу комнаты), я добрался до него и… должен признаться, что уединение, темнота и хороший обед погасили мое любопытство, заставив забыть о Полли, о ее записке, обо всем на свете, и через пять минут я уже спал.

Разбудила меня чья-то рука, от которой исходил тонкий запах дорогих духов. Я тут же по прикосновению признал, что это была женщина, и в это время тихий голос прошептал мне прямо в ухо:

– Значит, вы здесь? Я не слышала, как вы пришли.

Черт побери, подумал я, здесь и в самом деле какая-то тайна. Ведь это не Полли – для Полли она слишком высока. И тут я все понял. Это была наша чопорная домохозяйка. Она сохранила за собой одну из комнат в доме и была без ума от моего зятя. Полли пронюхала об этом и рассказала мне, а посему, поняв суть дела, я, не говоря ни слова и не прибегая к насилию, уложил хозяйку на диван и через несколько секунд приступил к работе.

Припечатывая ее, я подумал, что для дамочки ее возраста она проявляет слишком много страсти. Судя по внешности, насколько это позволяла темнота, я давал ей не меньше сорока пяти, однако в страсти ей отказать было нельзя, и эта страсть только распаляла меня. Наконец, долгую череду сильных мощных толчков завершила окончательная кульминация. И в этот момент…

Не могу описать ужас, охвативший меня, когда я нащупал на шее лежавшей подо мною женщины крест и понял, что охаживаю собственную сестру. К несчастью, мы подошли к тому моменту, когда ни один мужчина и ни одна женщина не в силах остановиться. Но хуже всего в этой злополучной ситуации было то, что я издал крик смятения и она узнала мой голос. Положение было просто ужасным.

– Боже мой! – сказал я. – Софи, как это могло случиться?

И тогда, рыдая, она рассказала мне, что муж уже более двух лет не подходит к ней, потому что у него устойчивое половое расстройство, и что Воган договорился с ней о встрече с намерением передать Полли на попечение друга, который должен был показать ей музей мадам Тюссо.

– Но, – добавила она, – как случилось, что здесь оказался ты?

Я не решился сказать ей, как это получилось, поскольку теперь мне было очевидно, что Полли стало известно о предстоящем свидании, но рассказать об этом моей сестре было равносильно тому, что убить ее. Бедняжка, она была более чем наказана за свою слабость, а Полли, прослышавшая о предполагаемой встрече, была вполне отмщена.

Прошло пятнадцать лет с той поры, на которую приходится большая часть описанных похождений. Теперь мой лучший друг, увы, уже совсем не тот, каким он был прежде, и я быстро приближаюсь к тому времени, когда все мне покажется суетой сует и тщеславием духа; ибо, хотя внешне я и сохраняю все прежние свойства и качества, однако внутреннее духовное изящество, столь необходимое для покорения женского пола, почти дремлет в моей растратившейся душе и редко дает о себе знать.

Я помню, что много лет назад относился к искусству или науке бичевания, которое проповедовал монсеньор Питер, с чувством некоего презрения; теперь же я ярый приверженец этой науки. Причиной обращения моего в «новую веру» послужила одна из самых незабываемых встреч в моей жизни. Недавно, прогуливаясь по Риджент-стрит и думая о временах, когда я мог за день осчастливить трех-четырех хорошеньких девочек…

– Герти, ты его тоже знаешь? – до боли знакомый голос внезапно заставил меня повернуться, и я оказался лицом к лицу с той, что произнесла эти слова. Это была не кто иная, как миссис Ливсон.

Она выглядела почти такой же привлекательной, как и тогда, но, непонятно каким образом, компанию ей составляла прежняя моя пассия – Герти. Встреча со старыми друзьями, точнее – любовницами, была для меня неожиданным и приятным сюрпризом, и те немногие слова, которыми мы тут же обменялись, объяснили мне все и ввели в курс дела.

Мистер Ливсон уже несколько лет как умер, оставив жену единственным полноправным опекуном их сына. («Вашего сына, – уверила она меня шепотом, в котором звучала любовь. – Ему сейчас восемнадцать… Я никогда не забуду ту ночь, когда вы мне его сделали».)

Миссис Ливсон убедила Герти оставить портновскую мастерскую и поселиться у нее в качестве компаньонки и домоправительницы. Прежние лесбийские вкусы Герти привели ее к связи с чувственной миссис Ливсон, которая догадалась о наклонностях Герти по восторженному тону ее замечаний о парижских женщинах, совершенно не интересующихся вниманием мужчин и предпочитающих в качестве любовников представительниц собственного пола.

– Мой сын сейчас за границей с воспитателем. Не хотите ли зайти к нам на обед, мистер Сминтон, и провести приятный вечер в нашем маленьком тихом доме? Джеймс такой проказник, точная копия отца… Я не имею в виду мистера Ливсона. Бедняжка, он был слишком добр, но так и не сделал ни одного ребенка – ни мне, ни кому-либо другому. Герти все известно, но мы ваше имя никогда не упоминаем. Теперь-то я догадываюсь, что вы и есть тот самый «студент», который соблазнил ее тряпками и воспользовался ее неопытностью. Хотя она так и не назвала вашего имени.

– Это все и правда очаровательно, но, мои дорогие дамы, я приму ваше приглашение лишь при одном условии: вы должны пообещать, что мы будем как одна счастливая семья, свободная от всякой зависти и ревности.

– Можете не беспокоиться, мистер Сминтон. У нас теперь все общее – и мысли, и слова, и дела. Скажу больше, мы и наша дорогая подружка леди Твиссер – как три любящие коммунарки, относящиеся к секретам других, как к своим собственным.

– Вы говорите о той самой леди Фэнни Твиссер, которая разошлась с мужем, поскольку тот не мог поверить, что имитатор члена стал отцом ее сына?! – воскликнул я.

– Господи, мистер Сминтон, опять ваши следы. Да сколько ж у вас детишек? Теперь я уверена, что именно вы сделали ребенка дорогой Фэнни. Мы немедленно дадим ей телеграмму, чтобы и она тоже пришла к нам на обед.

Возбужденные, они подвели меня к своей персональной карете, и вскоре мы уже подъезжали к дому миссис Ливсон на Корнуэлл-роуд в Южном Кенсингтоне. Герти провела меня в комнату, чтобы я привел себя в порядок перед обедом, и мы решили, что, как только слуги отправятся спать, мы устроим настоящее любовное пиршество. Вскоре прибыла и леди Фэнни; увидев меня, она со слезами на глазах заключила меня в жаркие объятия, уверяя, что я был источником ее единственной радости в жизни (ее сын теперь учится в Оксфорде).

Во время обеда и после него мы предавались воспоминаниям о прежних временах, и я с гордостью посматривал вокруг – словно петушок в окружении трех любимых курочек, которые с любовью и волнением ищут его внимания. Страстные взгляды хорошенькой миссис Ливсон откровенно говорили о силе ее сладких воспоминаний, а леди Фэнни, сидевшая рядом со мной, время от времени поглаживала под столом мой упрятанный в брюки член, отвечавший на ее прикосновения легкой дрожью.

Наконец нам принесли кофе, и слуги были отпущены.

– Наконец-то! – воскликнула наша хозяйка, вскочила со стула и, подбежав ко мне, обвила руками мою шею. – Наконец мне представился случай поцеловать отца моего ребенка. С каким трудом я сдерживала себя в присутствии слуг! Дорогой Джеймс, вы принадлежите всем нам, и мы все жаждем утешения со стороны вашего удивительного, неутомимого друга. Скажите, кто из нас будет первой? Уверяю вас, никакой ревности с нашей стороны не будет.

– Но, мои дорогие возлюбленные, как я могу угодить всем? Ведь я уже не тот, каким был несколько лет назад.

– Доверьтесь искусству Герти. Она посвятила нас в секрет бальзама Пинеро, и у нас есть немного этого напитка на тот случай, если в нем возникнет необходимость. Просто удивительно, как вам удалось изменить наши (мои и Фэнни) представления о нормах нравственности, а ведь мы были такими образцами