законностью, деяниями легатов, он может надеяться на большее снисхождение у папы. Раймон предпринимает попытку показать Иннокентию III, сколь несправедливые преследования претерпел он со своими подданными от рук папских посланцев. Граф уверяет, что выполнил все условия, возложенные на него легатом Мило в Сен-Жиле, и просит папу освободить его от все еще над ним довлеющего обвинения в убийстве Петра из Кастельно. Святейший отец чрезвычайно сердечно принимает графа, открывает ему знаменитые мощи и позволяет к ним прикоснуться. Он именует его «любимым сыном» и предписывает своим легатам созвать не позднее чем через три месяца собор, чтобы дать графу Тулузскому возможность оправдаться.

Неужели папа не мог сам выслушать алиби Раймона? Но это и не входило в намерения папы, он ни в коем случае не хотел отойти от той линии, которой он держался прежде и которая имела своей целью полное уничтожение графа. Исполненный подозрений, граф поспешает покинуть Вечный город «из опасения там заболеть».

Легаты, вместо того чтобы готовить предписанный папой собор, обращаются к населению Тулузы с многочисленными речами, надеясь, что смогут настроить людей против своего господина. На улицах Тулузы духовное братство, назначенное «для обращения еретиков», вступает в фактическое противоборство с сохраняющими верность графу горожанами.

Затем, как пишет монах Пьер де Во-Сернэ, биограф Симона де Монфора, «Господь указывает им путь и открывает средство, с помощью которого они смогут обесценить оправдания графа». Этот внушенный свыше легатам способ заключается в том, что они снова требуют от Раймона окончательного изгнания всех еретиков со своей территории. Можно только восхищаться радостью простодушного монаха благочестивым обманом, столь хитро примененном и ловко осуществленном («О, благочестивый обман легатов! О, обманчивое благочестие!»). Это высказывание позволяет нам заглянуть в тайны римской дипломатии и узнать кое-что из методов ее борьбы против альбигойцев.

Симон де Монфор также способствовал со своей стороны унижению Раймона VI. Огнем и мечом прокладывал он себе путь через графство Тулузское. Во время начавшейся осады города Минерва к нему примкнул приведший подкрепление аббат Сито. Возглавивший оборону Вильгельм был не прочь передать город в руки крестоносцев, но при условии, что его подданным будет дарована жизнь. Арнольд, страстно желая смерти всех еретиков, считает все же несовместимым со священническим достоинством отдать приказ об умерщвлении всех осажденных^{116}. Итак, по его предписанию, жизнь должна быть сохранена всем католикам и тем из еретиков, которые согласятся отречься от своих верований. Рыцари де Монфора протестуют: «Мы прибыли сюда истреблять еретиков, а не раздавать им милости. Под страхом неотвратимой смерти они разыграют свое обращение!» «Я достаточно хорошо их знаю, никто из них не обратится», — утешает воинов аббат Сито.

Он действительно хорошо изучил натуру еретиков. Все они, за исключением трех женщин, отказались купить себе жизнь, отрекшись от своей веры, и, торжествуя, без принуждения пошли на костер.

Затем наступила очередь Термэ. Его сравняли с землей…

Прежде Термэ представлял собой неприступную крепость, вокруг которой лежал превосходно укрепленный город, а далее располагалось окруженное могучими стенами предместье. Все это было окружено рекой.

Хозяин замка, седовласый Раймон, был готов к защите. «Божие воинство» не заставило себя ждать. Однако к серьезным действиям крестоносцы смогли приступить не прежде, чем к ним пришло пополнение из бретонцев, французов и немцев.

Ведение осады было поручено искушенному знатоку осадных орудий Гильому, аббату Парижскому. Он проповедует, бранится, дает указания плотникам и кузнецам, подбадривает солдат — короче, он разумеет свое дело. Он приказывает окружить город самыми современными таранами и катапультами.

Проходят месяцы. Осажденные издеваются над усилиями идущих на приступ: «Наш город крепок, вы только разобьете себе лоб. И провианта у нас больше, чем у вас!»

Горожане хорошо знают, что в лагере крестоносцев свирепствует голод, листья и трава заменяют недостающий хлеб.

Но Бог заботится о своих закованных в латы пилигримах, он снова запрещает тучам поить еретиков, источники иссякают. Осажденные утоляют жажду вином, но и оно грозит скоро кончиться. Голод устрашающ, но жажда еще страшнее.

«Завтра мы сдадимся», — оповещает крестоносцев Раймон, хозяин города.

Однако на следующее утро он не торопится исполнить обещанное. Поднявшись на главную башню крепости, он смотрит по ту сторону гор Корбьеры. Над Бугарачем покоится чуть заметная бледная тучка. Он знает, что она обозначает…

Туча становится больше и больше, заволакивает собой все небо. Разверзаются небесные хляби. Чуть не умершие от жажды жадно пьют из чанов божественную влагу. Но это-то и принесло им погибель: в городе начинается дизентерия, население редеет. Охваченные паникой горожане совершают попытку ускользнуть от окружающей их в Термэ со всех сторон смерти. Некий пилигрим замечает их ночную вылазку и поднимает на ноги весь лагерь.

И снова горят костры…

Де Монфор, ликуя, возвращается в Каркассон. Раймона из Термэ замуровывают в подземелье. Когда его сын хотел позднее освободить помилованного отца из его могилы, он нашел лишь жалкие останки.

Между тем легаты, исполняя требование папы, созывают в сентябре 1210 г. собор в Сен-Жиле.

С холодной невозмутимостью они заявляют, что граф Тулузский выказал себя клятвопреступником, ведь он не изгнал всех еретиков, а освободить клятвопреступника от подозрения в том, что он убийца, невозможно. Не слушая его оправданий, они снова его отлучают.

Человек большей внутренней крепости разразился бы, вероятно, при разоблачении столь недостойного обмана пылким гневом. Раймон же, потрясенный внезапным уничтожением своих надежд, напротив, расплакался. Судьи указывают на это, как на новое доказательство его «врожденной порочности».

По настоянию папы легаты организуют в январе 1211 г. в Арле еще один собор. Заставив графа долго ожидать за дверью на стуже и холодном ветру, они выдвигают перед ним новые, заранее неприемлемые требования:

«Граф Тулузы должен распустить все свои войска и выдать духовенству всех лиц, на которых падет обвинение в еретичестве. В Тулузском графстве позволяется употреблять в пищу лишь два вида мяса. Все жители, как дворяне, так и горожане, не имеют отныне права носить модное платье, но должны довольствоваться грубо вытканными балахонами. Укрепления городов и замков должны быть срыты. Жившие до сих пор в городах дворяне должны отныне жить, подобно крестьянам, на открытой земле. Каждый глава семьи обязуется ежегодно отсылать легатам четыре серебряные монеты. Симон де Монфор может беспрепятственно передвигаться по землям Раймона, и, если в чем и ущемит собственнические права последнего, граф не должен этому противодействовать, но пусть, напротив, отправится послужить к иоаннитам или тамплиерам в Палестину и вернется, когда легаты ему это позволят. Его владения будут принадлежать аббату Сито и Симону де Монфору так долго, как им будет это угодно».

Новое унижение пробудило дух Раймона. Он увидел невозможность продолжать переговоры с лишенными всякой чести противниками. Он дает распоряжение обнародовать эти продиктованные высокомерием и ненавистью условия, что действует сильнее, чем призыв к оружию.

«Мы скорее покинем с графом нашу родину, чем станем подданными попов и французов», — заявляют вассалы Раймона. Горожане Тулузы, графы Фуа и Комменжа, и все сыновья Белиссены обещают Раймону свою поддержку. На сторону графа открыто переходят те из католических прелатов, которые порицали «нечестивый» крестовый поход.

Легаты с удвоенным рвением проповедуют по всей Западной Европе крестовый поход. Им удается набрать новые войска в Германии и Ломбардии. Симон нуждается в подкреплениях: он желает захватить Лавор.

Крестоносцы стремились во имя умершего на кресте Сына Божия осуществить кровавую месть в Лаворе. Говорят, что владелец этой крепости, один из нареченных потомков Белиссены, сказал как-то, смотря на крест: «Я ни за что не хотел бы получить спасение от этого знака!»

Лавор был одним из укрепленнейших городов Романии^{117}. Но